– Понимаете, я не могу говорить об убийстве с членами семьи.Но я заинтригован. Да и кто бы не был на моем месте? Такое жестокоепреступление – пожилую художницу убивают в уединенном коттедже. Как ужасно дляблизких! Впрочем, полагаю, и для вас тоже. Миссис Тимоти Эбернети дала мнепонять, что вы проживали там в то время?

– Да, проживала. Прошу прощения, мсье Понтарлье, но мне нехотелось бы говорить об этом.

– Ну конечно! Прекрасно вас понимаю.

Произнеся эту фразу, Пуаро выжидающе умолк. Как он и думал,мисс Гилкрист сразу же об этом заговорила.

Пуаро не узнал от нее ничего нового, но он безупречно сыгралсвою роль, издавая сочувственные возгласы и демонстрируя напряженное внимание,которое не могло не польстить мисс Гилкрист.

Когда она во всех подробностях описала, что ей пришлосьперенести, что сказал доктор и как добр был мистер Энтуисл, Пуаро рискнулперейти к следующему пункту:

– Думаю, вы поступили разумно, не оставшись одна в этомкоттедже.

– Я просто не могла этого сделать, мсье Пуаро.

– Вы как будто даже боялись остаться одна в доме мистераТимоти Эбернети во время их пребывания здесь?

Мисс Гилкрист выглядела виноватой.

– Мне ужасно стыдно. Это так глупо! Но меня охватила паника– сама не знаю почему.

– Но это вполне понятно. Вы едва оправились после попыткиотравить вас…

Мисс Гилкрист вздохнула и сказала, что не в состояниипонять, почему кто-то мог захотеть ее отравить.

– Очевидно, дорогая леди, этот убийца думал, будто вамчто-то известно и это может привести к его разоблачению.

– Но что я могла знать? Какой-то бродяга или полоумный…

– Если только это в самом деле был бродяга. Я в этомсомневаюсь.

– Пожалуйста, мсье Понтарлье! – Мисс Гилкрист казаласьрасстроенной до глубины души. – Не говорите так! Я не хочу этому верить!

– Чему именно?

– Не хочу верить, что это не был… Я имею в виду, что этобыл…

Она умолкла, окончательно запутавшись.

– Тем не менее вы этому верите, – проницательно заметилПуаро.

– Нет!

– А я думаю, да. Поэтому вы и были напуганы. Вы все ещебоитесь, не так ли?

– Нет, с тех пор как я приехала сюда. Здесь так много людейи такая приятная семейная атмосфера. Тут я чувствую себя спокойно.

– Мне кажется… Простите мне мое любопытство, но я стар инемощен, поэтому большую часть времени посвящаю праздным размышлениям обинтересующих меня делах. Так вот, мне кажется, что в «Стэнсфилд-Грейндж»произошло какое-то событие, заставившее вас вспомнить о ваших страхах. Теперьмедицина признаёт огромную роль, которую играет наше подсознание.

– Да, я об этом слышала…

– Я думаю, что ваш подсознательный страх мог, так сказать,выйти наружу благодаря какому-то конкретному случаю – возможно,незначительному, но сыгравшему роль катализатора.

Мисс Гилкрист с радостью ухватилась за эту идею.

– Уверена, что вы правы! – воскликнула она.

– И что же могло явиться этим… э-э… незначительным случаем?

Мисс Гилкрист подумала и неожиданно ответила:

– Знаете, мсье Понтарлье, думаю, что это была монахиня.

Прежде чем Пуаро успел осмыслить услышанное, в комнату вошлиСьюзен с мужем, за которыми следовала Элен.

«Монахиня, – подумал Пуаро. – Интересно, где я уже слышал омонахине в связи с этой историей?»

Он решил этим же вечером незаметно завести разговор омонахинях.

Семья держалась вежливо с мсье Понтарлье – сотрудником ОПБООН. Пуаро оказался прав, воспользовавшись аббревиатурой. Все восприняли ОПБООН как нечто само собой разумеющееся и даже притворялись, что всё знают обэтой организации. Люди крайне неохотно признаются в своем невежестве.Исключение составила Розамунд, которая с любопытством осведомилась:

– А что такое ОПБ ООН? Никогда об этом не слышала.

К счастью, рядом в этот момент никого не оказалось. Пуаропредставил свою организацию таким образом, что все, кроме Розамунд, стыдилисьобнаружить свою неосведомленность о всемирно известном учреждении. Розамунд жеограничилась замечанием:

– Опять беженцы! Я так от них устала. – Таким образом онаозвучила невысказанную реакцию многих, стеснявшихся выражать свои чувства стольоткровенно.

В итоге Пуаро был принят как предмет иностранного декора,хотя и причиняющий некоторые неудобства. Конечно, всем казалось, что Эленследовало бы избавиться от него на этот уик-энд, но, так как он остался в доме,придется с этим смириться. К счастью, этот чудаковатый маленький иностранецвроде бы плоховато понимал по-английски, часто не мог разобрать, что емуговорят, и, казалось, полностью терялся, когда несколько человек говорилиодновременно. Он как будто интересовался только беженцами и послевоеннойобстановкой, поэтому его лексикон касался лишь этих тем. Обычная болтовнясбивала его с толку.

Практически всеми забытый, Эркюль Пуаро откинулся на спинкустула, потягивал кофе и наблюдал – так кот наблюдает за чирикающими птичками.Пока еще кот не был готов к прыжку.

В течение суток рыская по дому и обследуя его содержимое,наследники Ричарда Эбернети собрались заявить о своих предпочтениях и, еслипонадобится, отстаивать их.

Вначале темой разговора стал десертный сервиз изспоудовского фарфора,[32] которым собравшиеся только что воспользовались заобеденным столом.

– Я вряд ли долго протяну, – меланхолическим тоном произнесТимоти. – И у нас с Мод нет детей. Нам едва ли стоит обременять себябесполезными вещами. Но из чистой сентиментальности мне бы хотелось взятьстарый десертный сервиз, который напоминает о прошлом. Конечно, он вышел измоды, да и вообще десертные сервизы сейчас не слишком ценятся, но я готовдовольствоваться им – и, возможно, булевским шкафчиком[33] из Белого будуара.