Однако если рост политического сознания угрожал самодержавию, он точно так же таил опасность и для движения самозванчества.

Явления, которые охватывают термин «самозванство», – узурпация личности, присвоение чужой биографии, звания или чина – никогда не сводились к одной лишь царской особе. Но с первой трети XVIII века то, что раньше было единичным и разрозненным, постепенно приобретало все больший размах: тут были и самозваные религиозные институты, и самозваные посланцы царского двора… Наряду с этим углубляется и дихотомия «настоящий – подложный»: она отразилась в законодательстве, в новых формах противодействия самодержавию и в революционных организациях. Эти процессы шли не синхронно. Некоторые были ощутимы уже в начале XVIII века, другие – только в первой трети XIX века. Современники применяли к новым явлениям все то же слово «самозванство». Но столкновение небесного с земным перестало быть их единственным и даже главным содержанием. Речь все чаще и чаще шла о сочинении фальшивок – подложных указов и императорских манифестов – и попытках выдать себя за разных мелких чиновников – полицейских, царских эмиссаров, офицеров, судей, – чья подлинность не зависела от санкции Бога. Такие явления, которые обычно объединяются под общим названием «самозванчество», необходимо разграничивать, чтобы данное понятие не утратило историчности. В Западной Европе, как считает Натали Земон Дэвис, те мистификации, которые имели место до XVII века, составляли часть околдованного мира и должны отделяться от позднейших авантюр, чей успех в секуляризованном обществе объяснялся людской доверчивостью. Этот водораздел проходит и через русскую историю, но здесь он относится к другой эпохе, да и граница не всегда была четкой, одно и то же событие зачастую можно квалифицировать и как пример самозванства, и как обычную мистификацию.

В предшествующих главах мы рассматривали самозванчество прежде всего с точки зрения его политической функции, являвшейся и содержанием конфликтов, и средством, которым располагали их участники. Между тем оно нередко принимало форму «криминальной хроники», как, впрочем, и в любой другой стране. Однако в России у нее была своя специфика. Правда, по форме она напоминала махинации, относившиеся к разряду тривиальных преступлений, то есть мошенничества, совершенного с целью извлечения личной выгоды вне какого-либо социополитического контекста. Распространение термина «самозванство» на всю социальную ткань стало темой нескольких произведений, составивших гордость русской литературы. Впрочем, нельзя сказать, чтобы «повседневное мелкое самозванство» не было связано с особенностями политической и социальной жизни страны: по мнению Короленко, проходимец Хлестаков, тип, встречавшийся в России на каждом шагу, и самозванец Пугачев суть «явления одного порядка». В России, как и в любой другой стране, трудно провести четкую грань между нарушением политических и социальных устоев и уголовным преступлением. Можем ли мы смешивать самозванство политической и социальной направленности с другой его разновидностью, относящейся скорее к области уголовного права? Это неправильная постановка вопроса. Вспомним, кем были зачинщики тех массовых волнений в стране, которые принято считать политическими. Авантюрист Отрепьев, разбойники Разин и Пугачев… Но, несмотря на личности предводителей, событие всякий раз приобретало сугубо политическую окраску, а их личные интересы все равно переплетались с социальными мотивами, такими, например, как стремление избавиться от крепостной зависимости или сама авантюра напрямую отражала рабское положение крестьянства. Так, в 1779 году, вскоре после подавления Пугачевского бунта, некто Савелов, крестьянин из курского наместничества, заняв у соседа шубу и сапоги, пошел в близлежащую деревню однодворцев, где постучался в дверь старосты и предстал перед ним в полном параде. Назвавшись государем-императором, он спросил у старосты, нет ли у однодворцев жалоб на местных помещиков, и в заключение пообещал «этих помещиков и судей перевешать». Староста проводил его «с почтением без шапки». На следующий день Савелов явился опять и велел старосте привести к нему двух однодворцев, намеченных им заранее как наиболее состоятельных. Новоявленный Петр III потребовал у них денег, пообещав расплатиться сполна, как только вернет себе трон. Но действовал он слишком топорно. Собеседники Савелова ответили, что денег у них нет. По зову старосты несколько крестьян бросились к самозванцу, чтобы его задержать, а так как кто-то из них его узнал, дело закончилось избиением мнимого императора. По его собственным словам, он просто хотел раздобыть денег себе на свадьбу.

В народном сопротивлении царскому манифесту 1861 года личные интересы соединились с коллективными. В 1863 году, после выхода указа, разрешавшего крестьянам, еще не выкупившим свою землю, при определенных условиях вступать в общины государственных крестьян, пермский мещанин Мельников объявил себя «чиновником Казенной палаты» и за деньги раздавал фальшивые бумаги, гарантировавшие их владельцам право селиться на государственных землях, не подлежавших обязательному выкупу.

Революция 1905–1907 годов – первое восстание общенационального масштаба, развернувшееся не под знаменем самозванства. Но в 1907 году под Смоленском появился субъект в мундире чиновника, который, сообщив местным мужикам, что они платят податей больше, чем того требует закон, и что царь поэтому жалует им всем по мере ржи, посулил по внесении ему тридцати копеек выдать каждому квитанцию на получение означенной ржи. Успех был полный. И это не единственный такой случай. В фондах НКВД хранится доклад, датируемый октябрем 1920 года, в котором отмечено, что в Псковской губернии развернули бешеную активность некие «эстонские лжеконсулы», раздавая всем желающим гражданство Эстонии за какие-то три тысячи рублей. Местное население, рассудив, что таким образом оно сможет уклониться от призыва в армию и эмигрировать в соседнюю страну, «повально бросилось к ним, и в некоторых деревнях крестьянские сходки решили в полном составе принять эстонское гражданство». Таким образом, самозванство и при царском и при советском режимах могло сочетать банальную уголовщину с политической оппозицией и социальной неудовлетворенностью.