не может. Итак, недовымерший питекантроп горюет по своей увядающей похоти, бедная девочка Тая готовится стать рабыней для таинственных индийских (или индонезийских – в старческих мыслях непонятно) сепаратистов, а бедному из-за своей неудовлетворенности недовымершему питекантропу просто не заплатят, если он сорвет тихоокеанскую перевозку…

Так, стоп… Мне кажется, или я несколько назвал Генри Ашеса недовымершим питекантропом?

И при этом я умудряюсь забыть, что в моих силах ускорить медленно ползущее к нему вымирание…

Я разрываюсь на двадцать одно сознание, уже без усилий заставляю их действовать как одно целое, затем, осознавая, что старое тело находится под моим контролем, я думаю, что было бы неплохо перерезать вены в ванной. Конечно, я бы предпочел более надежное повешение, но велика опасность, что под тяжестью ненужного извращения грузный мешок старческого маразма с прилипшими к нему нафталиновыми комплексами рухнет на пол вместе с веревкой и стоящей как наш с Сэнди домик на Пасифик Хайтс хрустальной люстрой.

Я в теле Генри Ашеса набираю ванную. Делаю воду холодной – плевать я хотел на замедленный метаболизм родителя Клэр, у него сейчас будут проблемы поважнее. Всегда чужими глазами с мешками под ними я ищу что-нибудь острое на полке над раковиной, но вспоминаю, что все бритвенные принадлежности находятся у служанки Венди, потому что служанка бреет Генри Ашесу все нуждающиеся в бритье места, и не только на лице…

Старый ленивый хряк! Теперь я понимаю, почему Генри Ашес не любит свинину – свинья поедает других свиней только в случае особенно длительного голода. Генри Ашесу это никогда не грозило – он не богатый полинезиец, а богатый американец, и всегда им был.

Был…

Честно говоря, чувствую себя немного садистом. Нет, не от того, что уже третья биологическая оболочка, в которой я пребываю, станет трупом. Нет, я радуюсь, что скоро все-все-все на этой земле будут говорить о Генри Ашесе в прошедшем времени.

Но для начала было бы неплохо найти Венди.

Я кряхчу голосом Генри Ашеса, зову Венди…

Блеклое воспоминание, в котором родитель Клэр заставляет бедную служанку лизать его ботинки, но я стараюсь не возмущаться по этому поводу.

Я кряхчу очень громко – если бы слюнеиспускания Генри Ашеса были бы более членораздельными, это было бы вполне себе криком – я требую Венди принести мне эту чертову бритву.

– Зачем? – я слышу женский голос из кухни.

Как она смеет задавать мне – МНЕ! – вопросы?! Неблагодарная тварь, скажи спасибо, что не изучаешь камасутру у индонезийских работорговцев! Дешевка, неси сюда бритву и БЫСТРО! Это поток бреда едва не слетает со слюнявых губ, но в подчиняющейся мне голове срабатывает рожденный годами лицемерия стоп-кран, и я понимаю, как мне надо говорить, вернее, кряхтеть в таких случаях.

– У меня есть крохотный не сбритый волосок над верхней губой, который чуть длиннее двух других крохотных и тоже почему-то не сбритых волосков. Не хочу тебя отвлекать, Венди, я сам от этого волоска избавляюсь, но для этого мне нужна бритва.

Поток вымученных извинений от женщины, чье имя отличается от самого лучшего имени всего двумя буквами, после которого…

…после которого звонит домашний телефон. Да, телефон. Я не углублялся в мысли Ашеса в этом направлении, я всегда думал, что громоздкий аппарат возле стены, разделяющей гостиную и кухню, является предметом антиквариата. Я хромаю чужими ногами в девятнадцатый век и кряхчу, даю понять, что очень важный человек у аппарата.

– Генри Ашес? – спрашивает тихий женский голос.

Я кряхчу, даю понять, что да, это он.

– Я звоню вам по поводу Клэр Ашес? – Женщина говорит медленно и осторожно. – Я так понимаю, она приходится вам дочерью?

Я кряхчу, даю понять, что это моя дочь, мой невинный ребенок.

Женщина берет паузу. Я догадываюсь, что за этим последует, поэтому выхожу из тела Генри Ашеса. Я догадываюсь, что Генри Ашес огорчится, но если в момент известия я буду управлять его телом, то огорчение будет не столь ощутимым, а я хочу, чтобы настоящий Генри Ашес в полной мере проникся смертью своего невинного ребенка. Парадоксально, но осознав свою недоброжелательность по отношению к Генри Ашесу, я перестаю ощущать себя садистом. Я вспоминаю его внутреннюю сущность, это черное болото, пропитанное влечением к молчаливому страху бедной Таи, равнодушием к своей младшей дочери и маниакальным стремлением увеличить свое и без того огромное состояние в несколько раз, и понимаю, что смерть скрывающей его подлинные источники состояния старшей дочери – это меньшая из всех заслуженных им зол.

Я не убиваю Генри Ашеса. Я приберегаю его смерть на потом.

Я переношусь к Сэнди. Появляюсь рядом с ней, не в ее голове – боюсь, что в ней обитает неизвестный втор… нет, сам Ин признал, что он вторженец, и то, что признание было во сне, не мешает признанию являться правдой, так что для удобства мыслить и, что более важно, для честности, мне следует в дальнейшем думать о неизвестном вторженце, как об Ине.

– Ты уже знаешь об этом? – спрашивает Сэнди у Ривьеры.

Они находятся в лачуге Ривьеры. Сам Ривьера сидит за столом, перед ним – три кокаиновые дорожки, повсюду – пустые коробки с надписями "Бинко".

– Ну да, ну да… – говорит Ривьера и шумно втягивает ноздрями смысл своей жизни. – Откуда-то знаю…

– Да? Узнал раньше меня? Каким, интересно, образом?

Ривьера смотрит на кокаин и отвечает:

– Вдохновение, наверное… – Вторая дорожка также с шумом исчезает в припудренных ноздрях.

– Серьезно?

– Сиёзна, – кривляется Ривьера и добавляет.

– Слушай, женщина, не выебывайся…

Я почему-то вспоминаю русскую семью, соседей родителей Иры…

– Какой ты грубый. – Сэнди всегда реагировала спокойно на всяких идиотов, и такая реакция дает мне надежду, что ее сознание в данный момент принадлежит ей.

Ривьера смеется, вернее, ржет.

– Грубо я тебя отымею на этом столе.

– Это вряд ли. Ты не разу меня не трахал, и сегодня в этом плане ничего не поменяется.

Я думаю, что Ривьера разозлится, но он спокойно говорит:

– Твоя сестричка умерла, занюхай горе.

Сэнди качает головой. Ривьера этого не видит, поэтому Сэнди повторяет жест.

– Это не просьба, – говорит Ривьера.

Сэнди отступает на шаг назад, затем еще на шаг, отступает осторожно, не привлекая внимания Ривьеры.

– Ты задавался вопросом, почему я связалась с тобой? – спрашивает Сэнди.

– Конечно. Я думал, тебя подослал Торментус. Но затем я убедился, что ты – обычная шлюха, творческая, в рот тебя ебать, натура, которая после смерти мужа захотела пристроить свою жопу…

Сэнди смеется, смеется заливистым смехом. Я убеждаюсь, что Сэнди и в самом деле говорит