– Какие планы на завтра? Увидимся?

– Как хочешь, Вика. Захочешь увидеться – увидимся. Я в галерее, дорогу знаешь, – холодно ответил Алик.

– Я приеду завтра. Часов в двенадцать, да? Может, сходим пообедаем куда-нибудь?

Алик молча пожал плечами. На Вику не смотрел, просто ждал, когда она выйдет из машины. Обычно он провожал ее до подъезда, даже на два шага не отпуская ночью одну. Вика вздохнула и захлопнула дверь. Обиделся. Что ж… понять его можно. Но и он тоже мог бы проявить деликатность. Она только что проводила мужа, целый день на ногах, вечер затянулся до ночи. Ну что обижаться? Вика чувствовала, что разговор завтра будет не из приятных.

На следующий день они сидели на веранде маленького грузинского ресторанчика. День был тихий, солнечный. Бабье лето, последние теплые денечки. Алик был задумчив, спокоен. Никакой инициативы не проявлял, молча слушал Вику, курил. Ее это настораживало. Она готовилась к резким возражениям, к уговорам, к тому, с какой горячностью он будет приводить доводы в пользу их союза, к их обычным спорам, даже к оскорблениям. А потом, опомнившись, будет просить прощения, называть себя идиотом и скотиной, говорить, как сильно он ее любит. И очередной «серьезный» разговор закончится ничем – все останется по-прежнему. Спокойствие Алика ее нервировало, и Вика взяла неверный тон. Она говорила о планах Стаса на воссоединение семьи с легкой беззаботностью, так, между прочим… Анечка загорелась, а Ирка категорически против. Конечно, неплохо, чтобы они учились в хорошей нью-йоркской школе, но еще неизвестно, пройдут ли тестирование. Анечка-то, конечно, пройдет, но вот Иришка? Ну не отдавать же ее в обычную государственную школу. Нет, весь смысл этой затеи только в хорошем образовании для детей. Конечно, Стас беспокоится, такой возраст у девчонок, нужно уже думать об их будущем. Что их ждет в Москве? Да ничего хорошего. И получить гринкарту совсем неплохо. Пусть будет. В общем, можно попробовать. Загадывать ничего нельзя, но, возможно, придется съездить на полгода. Да, полгода – максимум. И документы будут готовы, и с девочками все определится. Как приживутся, какое общение у них будет, смогут ли учиться. В общем, сейчас рано говорить, поживем – увидим.

Алик по-прежнему молчал, никак не комментируя Викин рассказ. Ей стало обидно. Ну что он из себя строит? Делает вид, что ему безразлично? Неужели за этот месяц разлюбил? Она вспомнила, с какой страстью он целовал ее вчера в прихожей. Нет, не разлюбил. Тогда что? Может, все это ему надоело? И, разозлившись, спросила:

– Что ты молчишь? Как тебе эта идея насчет американского образования?

Алик пожал плечами.

– Нормальная идея, почему не попробовать?

Он замолчал, и Вика совсем растерялась. Что он тут изображает? Оскорбленную жертву? Или ему действительно плевать? Разум подсказывал ей оставить все, как есть. Она рассказала ему о планах своего мужа, он в курсе – ну и все. И очень хорошо, что никак не прореагировал. Надо сменить тему, поговорить о чем-то другом. О Веронике, о галерее, о новых картинах, о его планах на этот сезон в арт-кафе. Разговор, которого Вика так боялась, закончен. Она проинформировала Алика о грядущих переменах, он, к счастью, довольно спокойно к этому отнесся. Но Вику слишком задело это спокойствие, чтобы прислушаться к голосу разума. Ей нужно знать причину такого безразличия. Пусть даже они поссорятся, но она должна выяснить, что у него на уме. И понимая, что совершает ошибку, спросила:

– Это все, что ты можешь сказать?

– А что еще ты хочешь услышать? Ты поделилась со мной своими семейными планами, я их одобрил. Ты мне все это рассказала с какой целью? Хотела посоветоваться со мной? Как с другом? Тебе просто нужен дружеский совет? Томки рядом не оказалось, ты решила обсудить это со мной. Правильно?

– При чем здесь советы, дружба какая-то… Я тебе рассказываю, потому что мы близкие люди и тебе не должно быть безразлично… – Вика запнулась, увидев в глазах Алика знакомый злой блеск, не предвещавший ничего хорошего.

Она, как последняя дура, угодила в ловушку. «А могла промолчать, и ничего бы не было», – мелькнуло в голове.

– То есть мы с тобой – близкие люди? – с иронией спросил Алик. – Ну и насколько мы близки? Я тебе не брат, не дальний родственник и уж точно не друг, вроде душки-Лерика или твоего малахольного Сережи. Так кто я для тебя, Викусь?

– Я думала, мы любим друг друга и тебе не все равно…

– Замечательно! – перебил ее Алик. – Это «мы» я, конечно, ставлю под сомнение, но не буду сейчас придираться. Давай исходить из того, что мы любим друг друга. И как давно мы любим друг друга?

– Что ты хочешь доказать мне, Алик? Да, мы давно вместе. Да, нужно что-то изменить. Но я не знаю или не могу, или у меня не получается, чтобы всем было хорошо. Почему ты всегда меня во всем обвиняешь?

– Успокойся, Вика. Я тебя еще ни в чем не обвинял. Спокойно выслушал все. Да, мы давно вместе и любим друг друга. Ни много ни мало, а скоро семь лет. Я спросил, кто я для тебя? Давай попробуем разобраться. Вначале я был твоим любовником, и ты изменяла Стасу со мной. Это длилось, возможно, год. Обычный треугольник. Я тогда не строил никаких планов на будущее. Просто хотел быть с тобой. Страсть, ревность, любовь до ненависти, восхищение… В полном смысле готов был целовать следы твоих ног. Иногда злость, так бы и придушил! Иногда хотелось заплакать от нежности к моей мучительнице. И счастлив был, не задумываясь, лишь бы ты была рядом! Но потом все изменилось. Большую часть года мы проводили вместе. Каждый день, каждый вечер. Мы вместе обедали, ужинали, обсуждали свои дела, проблемы, планы. Мы спали в одной постели. Мы ездили отдыхать, мы вместе развлекались и воспитывали детей. Твои дети, Вика, проводили со мной гораздо больше времени, чем с родным отцом. Своих у меня нет, поэтому не с чем сравнивать, но я люблю девчонок, как своих. Я люблю их так же, как тебя. Да, признаю, Иришку меньше, чем вас двоих. Виноват. Но с ней я занимаюсь больше, чем с Анютой. О ней я думаю и строю свои отношения гораздо серьезней и ответственней. Ирка – непростой ребенок. И я вижу, как она изменилась в лучшую сторону. Ей, конечно, далеко до Анюты, да она никогда и не сможет стать такой, но Ирка стала спокойнее и терпимей. Ты можешь возразить, что она просто выросла. Может быть. Но все же думаю, что многое произошло благодаря моим усилиям. Я привил твоим детям любовь к музыке, я ходил с ними в театр, музей, читал им хорошие книги и развлекал их, когда они болели. Я никогда не покупал им подарков просто так, лишь бы подороже. Нет, я всегда исходил из их вкусов, интересов, увлечений. Любовники, Вика, всем этим не интересуются. Я подружился с твоими родителями, а это было непросто. Тетя Ната и даже Люба для меня близкие люди. Потому что это твои родные и близкие. Я никак не попадаю в категорию любовника. Я твой муж. Невенчаный, тайный, но муж. И вот ты мне рассказываешь, что родной отец твоих детей, гениальный ученый, живший десять лет своей жизнью, вдруг понял? Дошло, наконец! Озарило его! Самое важное и ценное в жизни не его гениальные открытия, а жена и дети! И он развил бурную деятельность. Меняет университет, город, все планы ради своей семьи. Он вспомнил, что у него есть семья! И он готов посвятить им все свое время. Для этого он забирает их в Нью-Йорк. Мою Вику и моих девочек! И ты мне, фактически своему мужу, рассказываешь об этих планах и спрашиваешь, как мне эта идейка? У тебя с головой-то как? В детстве не падала? Мало того, что несешь полный бред, так ты еще не хочешь, чтобы я оставался безразличным к этим бредням.