– Хорошо, – вздохнула Настя, – вечером попробуете еще раз. Пойдемте заниматься таблицей.

– А вы сами-то уже знаете ответы на вопросы? – спросил Петр.

Он выглядел расстроенным. Видно, ждал, что Настя придет в восторг от его прозаического таланта.

– Не знаю. Я надеялась, что ваши фантазии дадут толчок моим мыслям. У меня с фантазией совсем плохо, я все больше по фактам специализируюсь.

Им пришлось поменяться ролями, потому что боль в бедре не давала ни сидеть на корточках, ни ползать по полу. Данные в таблицу вносил Петр, а Настя сидела за компьютером, листала файлы и диктовала.

К вечеру картина обрела более или менее ясные очертания. Были свидетели, чьи показания наличествовали в полном объеме как в деле, так и в протоколе судебного заседания. Были свидетели, чьи показания полностью убрали из материалов следствия, но они в той или иной степени отражены и в протоколе суда, и в приговоре. И только Дмитрий (а возможно, и не Дмитрий вовсе, а Дормидонт) Щетинин выпадал из общей массы. От протокола первого допроса оставлена одна страничка из четырех. От протокола второго, январского, допроса – тоже одна. От протокола очной ставки – несколько последних строк плюс рукописные замечания к протоколу. Ни одного титульного листа. И ни единого упоминания в судебной части материалов. Если бы не описи, с которых начинался каждый из семи томов…

– На описях многие погорели, – с удовлетворением сказала Настя. – Когда есть опись, в голове автоматически возникает представление о хорошо проделанной и должным образом законченной работе, мол, смотрите, опись-протокол-сдал-принял, все честь по чести, все проверено и выверено, все подшито и подписано. Формируется очередная иллюзия. Факт наличия описи очень часто ведет к тому, что сами документы оцениваются недостаточно критически, дескать, чего уж там особо проверять и вникать, все наверняка сделано как следует, вон опись какая аккуратная, значит, и в деле все в порядке. И могут не заметить, что среди документов затесалось что-нибудь лишнее, подсунутое позже, чего в описи нет, но оно имеет значение для дела. Или наоборот, чего-то не хватает, хотя в описи указано. Расшить и потом заново сшить дело – много ума не надо, достаточно ловкости и аккуратности. Вообще опись – золотое дно информации. Психологическое значение описи часто переоценивают, а вот информационное – недооценивают. Тот, кто прятал от нас Щетинина, думал прежде всего о его допросах, а про описи не вспомнил. Только благодаря этому мы с вами вообще узнали, что был такой свидетель, что его допрашивали и сколько страниц занимают протоколы. Не было бы описи – мы бы так и мучились в догадках: что за листочек в материалах, чей это допрос, о чем?

– Это и есть та ошибка, которую мы искали?

Голос Петра вибрировал от радостного возбуждения. Насте очень не хотелось его разочаровывать, но что-то подсказывало: нет, это не то. Или не так. Или не совсем так.

Что-то не гладко. Царапает. Выбивается из стройной схемы. Но что?

– Подождем с выводами, – осторожно ответила она. – Надо еще подумать.

Лечебные мази, похоже, помогали, и к вечеру боль была уже не такой сильной, да и опухоль начала понемногу спадать. Теперь на бедре наливался цветом огромный синяк.

Они доели курицу с картошкой, сделали кофе и устроились в комнате: Настя вытянулась на диване, Петр уселся в компьютерное кресло.

– Жалко, что вам ходить больно, – заметил Петр. – Я с Аллой разговаривал, она хотела нас на ужин к себе пригласить, вчера и она, и Климм мне звонили, а у меня телефон был выключен, я только сегодня узнал о приглашении. Сразу отказался, подумал, что вы все равно не пойдете.

Красавица Алла и ее невзрачный, но очень обаятельный друг. Забавная парочка.

– Зачем же вы отказывались? Сходили бы без меня.

– Да ну, – Петр махнул рукой. – Я же понимаю, для чего Алла меня зовет. Опять начнет на мозг давить, чтобы я Кате помог, пропиарил ее хоспис.

– В таком случае, зачем она и меня приглашает? Я-то для чего нужна на этом ужине?

– Это хитрость такая, чтобы я заранее не догадался, о чем пойдет речь. Климм тоже считает, что материал о Сокольникове не имеет перспективы и лучше бы мне писать о хосписе, помогать в привлечении спонсоров.

– Может быть, они правы? – лениво предположила Настя.

Лежать было хорошо. Намного лучше, чем сидеть. И поясница отдыхает, и больное место можно устроить так, чтобы оно почти ни с чем не соприкасалось. Конечно, не очень-то прилично валяться в халате в присутствии постороннего молодого мужчины, ну да бог с ними, с правилами хорошего тона.

Звякнул сигнал поступившего сообщения, Настя протянула руку и взяла с пола телефон. От Зарубина: «Выгляни в окошко, дам тебе горошка». Она тут же зашла в почту и обнаружила письмо, которое, оказывается, пришло почти час назад. Ну, Серега! Ну, мастер!

Да, Сережка всегда был таким: разговаривать мог часами без умолку, но написать хотя бы три строчки для него целая проблема.

– Прости, не проверяла почту, не думала, что ты так быстро управишься, – сказала она виновато, когда Зарубин ответил на ее звонок.

– Ну здрасьте! – Сергей даже почти обиделся. – Недооцениваешь меня и возглавляемый мною личный состав, матушка Пална. Я тебе отписался и сижу, как дурак, жду, что ты позвонишь, а от тебя ни ответа – ни привета, вроде как тебе уже и не надо. Пришлось эсэмэску слать, чтобы ты вздрогнула и проснулась.

– Ну прости, – снова извинилась Настя. – Расскажешь про Щетинина? Тебе удобно сейчас разговаривать?

– Нормально. Как раз привез своих с дачи и погнал тачку в гараж ставить.

– Так ты за рулем?

– Доехал уже, из гаража как раз тебе и послал весточку. Сижу, курю бамбук, отдыхаю от пилежки. Значит, так… Погоди, блокнот уронил… Да что за черт!

Ей было слышно, как Зарубин возится и чем-то шуршит.

– Все, – с облегчением произнес он наконец, – достал, открыл. Готова слушать?

– Сержик, я включу громкую связь, можно? Только за языком следи.

– О! Так мы не одни?! С Лехой, что ли? Леха! Привет тебе! – заорал Сергей.

– Лешка в командировке.

– А кто там у тебя?

– Молодой любовник. Ты будешь рассказывать, а он – записывать.

– Интересно… А ты что будешь делать?

– Лежать и слушать. Что еще полезного может делать женщина в преклонных годах? – засмеялась Настя. – Давай уже, не тяни.

Петр откатился к столу, с готовностью схватился за ручку, подвинул к себе чистый лист бумаги.

– Твой мальчик родился в Подольске, – начал Зарубин. – Насчет судимостей ты все правильно говорила, первая ходка по малолетке, грабеж в группе, дали пять, отбыл два с половиной и вышел. Вторая ходка – разбой, в восемьдесят восьмом, освободился в девяносто четвертом. На зоне оброс солидными связями, на воле быстро поднялся и занял позицию «разводящего», помогал бандитам договариваться с бизнесменами. Или наоборот, бизнесменам помогал договариваться с бандосами. Короче, работал стрелочником, выполнял полезную функцию урегулирования сложных отношений между ворами и финансами. Потом остепенился, сменил малиновый пиджак на серый в полосочку.