в виду заботиться о деталях. Не оставляйте ничего, чего не должно быть видно. Убедитесь, что все, что должно быть где-то, там и находится. Когда вы устраиваете засады или идете в атаку, именно это имеет значение. Вьетнамцы были мастерами в этом, потому что у них не было огневой мощи, как и у меня. Все, что у них было, – это их ум, воображение и внимание к деталям.

Почему я смущаюсь? Это не первый раз в жизни, когда я мастурбировал. Когда нам было по тринадцать-четырнадцать лет, у нас были круговые тренировки. Соревнования на скорость и силу. Это не должно меня беспокоить, действительно не должно. Мэгги делает примерно то же самое в своей комнате, хотя женские пятна гораздо менее характерны, чем мужские, но запахи все равно есть. Может показаться, что я не в себе, но, черт возьми, я помню, что они чувствовали наш запах, а мы чувствовали их. Я чувствовал запах старого риса и табака. А еще они курили марихуану. Я знал запах их тела и отличал американский и вьетнамский пук. Я не знаю, будет ли Мэри Маллиган смотреть на простыни или она закрывает глаза, когда бросает их в стирку. Я не знаю, будет ли она нюхать их, но, возможно, она заметит отсутствие запаха. Вот так я думаю.

Мы с Мэгги сначала займемся каждый своими простынями, а потом поменяемся.

Это сводит меня с ума. Я влюблен в нее. Я хочу заниматься с ней любовью, трахать ее, иметь половой акт, соитие, вступать в интимную связь – как бы вы это ни назвали, это то, чего я хочу. Мы прикасались друг к другу и жадно смотрели друг на друга на публике. Мы уже два или три дня говорим грязные вещи, создавая сцены, за прослушивание которых я бы заплатил. Я живу здесь уже несколько недель. Вот она – в коридоре. Я слышу ее хихиканье, как будто она тоже смущена, потом какие-то другие звуки, словно она трогает себя и… наслаждается этим. У меня настолько твердый, насколько это вообще возможно. Я чувствую себя дураком, ничтожеством, что использую свой кулак, когда она прямо по коридору.

Я отпихиваю чертовы простыни, встаю с кровати и иду по коридору.

Я вхожу в спальню Мэгги, полностью эрегированный. Решительный. Я собираюсь взять ее, и ей это понравится. Как она может быть не втянута в игру так же сильно, как я. Что с ней не так? Почему она сдерживается?

Я сажусь на кровать и притягиваю ее к себе. Она замирает. Я целую ее. Акт с женским трупом.

– Что ты хочешь сделать? – шепчет она. – Трахнуть меня разок, пока я притворяюсь мертвой, и никогда больше не видеться? Или ты хочешь проявить самоконтроль и рискнуть, что это произойдет по-настоящему. И ты сможешь трахать меня тысячу раз, а я буду трахать тебя в ответ. Что ты собираешься делать, Джо?

– Трахну тебя, Мэгги, – говорю я достаточно громко, чтобы все микрофоны услышали.

Если бы мне было двадцать, я бы, наверное, трахнул ее. И подумал бы, что поступаю правильно. Как мужчина. Как морской пехотинец. Но мне не двадцать. И она самая лучшая женщина, которую я когда-либо встречал. За пределами Вьетнама. В стене висит 33-дюймовый телевизор, который управляется с пульта у кровати. Я включаю его. Громко. Это один из киноканалов. Джон Уэйн – ковбой. Я говорю:

– Черт возьми, Мэгги, это унизительно.

– Нет. Это не так, – говорит она. – Это проявление мудрости и самообладания. Наверное, это «путь воина» – не идти на поводу у своего члена.

Глава двадцать вторая

Шери со звездами

Наша дорогая Мэгги нашла себе нового кавалера. Это был долгий, долгий период засухи. Поздравляю, Мэгс!

В этот раз без догадок. У нее настоящий парень, и я думаю, ей это нравится. Мне бы тоже понравилось. Это Джо Броз, высококлассный консультант по безопасности. Детектив, как говорили в старые времена, и я воздержусь от всего, что может быть истолковано как каламбур. Это единственное новогоднее обещание, которое я смогла выполнить в этом году. Мы слышали, что он ветеран с орденами и тот, кто будет сражаться за свою любимую женщину. Так что, мальчики, лучше не подходите слишком близко, мы не хотим, чтобы чей-то нос был сломан. Это по-настоящему. Вы здесь услышали это первыми.

Тейлор хочет заставить меня ждать. Я смотрю в окно. Смог особенно густой. С 43-го этажа можно смотреть вниз. Это очень странный эффект. Над ним возвышается несколько офисных зданий. Они похожи на какие-то спроектированные компьютером островные модули, торчащие из серо-коричневого моря. Самолеты пролетают над грязью, погружаются в нее и исчезают.

Я оборачиваюсь. Секретарша Мэла смотрит на меня горящими глазами. Ее зовут Бэмби Энн Слайго. Она немного похожа на Мэгги Тэтчер: волосы – как железный шлем, и слишком жесткая, чтобы трахаться. Все зовут ее миссис Слиго. Даже Мэл. Ей около сорока, но и Шер тоже. Она из того разряда сорокалетних, которые вошли в средний возраст в двадцать девять лет, взяли за ориентир образ Барбары Буш и достигли его к тридцати шести.

Я улыбаюсь ей.

– Ох, мистер Броз, – вздыхает она.

Я киваю, можно сказать, снисходительно. Будто я звезда, а она – одна из тех маленьких людей, благодаря которым это стало возможно. Поэтому я говорю:

– Привет, Бэмби, как дела?

– Ох, мистер Броз, – говорит она. Будто я ее любимая кинозвезда. – Я сказала мистеру Тейлору, что вы здесь, он сейчас подойдет. Обещаю.

– Спасибо, Бэмби. – Я улыбаюсь во весь рот.

Она краснеет. Я сажусь и открываю одну из газет. Не «Безопасность и расследования», а «Голливуд Репортер». Бэмби Энн делает вид, будто что-то делает на своем столе, в то время как украдкой бросает на меня взгляды. Есть ли у меня харизма по ассоциации? Миссис Слиго видела меня регулярно в течение двенадцати лет. Она ни разу не вела себя так, будто я мелькнул на экране ее радара. Теперь ей нужно знать: как выглядит человек, чей пенис побывал внутри настоящей кинозвезды?

Мистер Тейлор наконец устает притворяться, что у него есть важные дела, и звонит миссис Слиго, чтобы сообщить ей, что он может уделить две минуты Джо. Она говорит мне, что я могу войти. Я встаю. Она смотрит на меня все это время, как будто хочет задать мне вопрос. Тогда я останавливаюсь, проходя мимо ее стола, и говорю:

– В чем дело, Бэмби?

– Это правда? – Она почти захлебывается