С назначением в 221 г. до н. э. на должность главнокомандующего пунийской армией в Испании Ганнибал получил лучшую в своей жизни возможность исполнить завет отца, да и собственную мечту – отомстить Риму. К достижению этой цели он и приложил теперь свою энергию, располагая при этом практически всеми ресурсами родной страны. По словам Ливия, «…Ганнибал действовал так, как будто ему назначили провинцией Италию и поручили вести войну с Римом» (Ливий, XXI, 5, 1).

Ганнибал торопился. Казалось бы, так скоро бросать свой народ, совсем недавно переживший ужасы войн с римлянами, наемниками и ливийцами в новый раунд смертельной борьбы с явно превосходящим противником было чистым самоубийством, но пунийский полководец не видел для себя другого выхода. В самом деле, никто не мог сказать, сколько еще Ганнибалу придется занимать свой пост и не постигнет ли его участь преждевременно погибших отца и Гасдрубала или же он будет смещен в результате интриг в Карфагене. Армия привела его к власти, и то, сколько он сможет эту власть удерживать, в огромной степени зависело от влияния, которым будет пользоваться армия в карфагенском обществе. А укрепить свое влияние армия могла только в том случае, если продолжала воевать, побеждать, захватывать добычу, рабов и земли.

Политическая ситуация на Апеннинском полуострове тоже как будто благоприятствовала вторжению. Еще и пяти лет не прошло, как римляне разгромили цизальпинских кельтов и пока не успели как следует освоить их территорию. Естественно было поэтому ожидать, что еще недавно свободное население долины Пада восстанет при первом удобном случае, и чем раньше это произойдет, тем больше шансов на успех. Наконец, возраставшее напряжение в Иллирии неизбежно должно было заставить римлян вмешаться и на какое-то время оттянуть часть их войск. Учитывая же расстановку сил в регионе, следовало ожидать крупных столкновений между Римом и Македонией. Было очевидно, что римляне в конце концов справятся с текущими проблемами, будь то замирение вновь завоеванных кельтских земель или наведение порядка в Адриатике, но все это потребует у них определенного времени, которое Ганнибал никак не должен был упустить.

Карфагенская монета с изображением Ганнибала (?)

Сила, с которой предстояло столкнуться пунийской армии в Италии, Ганнибала не пугала. Конечно, мобилизационные возможности Рима многократно превосходили карфагенские – вспомним, что в последний раз против кельтов теоретически могло быть выставлено более семисот тысяч воинов, – но весь расчет пунийского полководца строился как раз на том, что ему не придется воевать против такого количества врагов. Задумывая войну, Ганнибал предполагал представить ее как борьбу исключительно против самого Рима, своеобразный освободительный поход для народов Италии. В связи с этим он надеялся на то, что если и не все, то большая часть латинских союзников, в особенности те, которые были недавно подчинены, предпочтут принять сторону завоевателя и сбросить власть ненавистного гегемона. Как показали дальнейшие события, именно позиция италийских полисов оказала решающее влияние на исход всей войны.

Оставалось решить, какой маршрут выбрать для нападения. Самым быстрым было бы атаковать Италию с моря, высадив на ее территории огромный десант. Но здесь возникали препятствия, делавшие такую попытку слишком рискованой. Со времен Первой Пунической войны римляне прочно удерживали контроль над центральной частью Средиземноморского бассейна, и столкновение с их флотом почти наверняка означало бы поражение карфагенян. В том же, что римлянам удастся перехватить вражеские корабли еще на подходах к Италии, вряд ли приходилось сомневаться, поскольку в их руках были Сардиния и Сицилия, надежно прикрывающие Апеннинский полуостров с юга, в то время как пунийцам держать в тайне снаряжение огромной транспортной эскадры было бы очень трудно. И даже если им удалось бы миновать встречи с римской армадой, сохранялась вероятность гибели во время обычного шторма, примеры чему в избытке можно было припомнить по прошлой войне.

Впрочем, кажется маловероятным, чтобы Ганнибал вообще всерьез рассматривал высадку в Италии с моря, – скорее всего, он с самого начала ориентировался на сухопутный маршрут (не исключено, что в этом он следовал еще планам своего отца). А здесь путь мог быть только один: было необходимо, не отдаляясь от Средиземноморского побережья, преодолеть Иберию, Южную Галлию и перевалить через Альпы. Для Ганнибала не было никаких сомнений в том, что это посильная задача, надо было лишь провести должную дипломатическую и военную подготовку, и прежде всего завершить подчинение земель южнее Ибера.

Свой первый удар Ганнибал направил против племени олкадов, проживавших к югу от Ибера, предположительно между реками Таг (Тахо) и Анасом (Гвадиана). Захватив и разграбив их столицу (Картала у Ливия, Алтея у Полибия), он вынудил к признанию власти Карфагена ближайшие, более мелкие племена (Ливий, XXI, 5, 3–4; Полибий, III, 13, 5–7). Зиму 221–20 г. до н. э. пунийские войска провели в Новом Карфагене, где им было выплачено жалованье за прошедший год, а весной следующего года выступили в поход против племени ваккеев, живших по среднему течению Дуриса. Их главные города – Арбокала и Саламантика (у Ливия – Германдика, у Полибия – Гелмантика) – также были взяты, но когда армия Ганнибала возвращалась с добычей в Новый Карфаген, на подходе к реке Таг подверглась нападению сильного иберийского племени карпетанов, которых подтолкнули на это уцелевшие беженцы из олкадов и ваккеев, жителей Саламантики. Понимая всю невыгодность создавшегося положения (Ливий и Полибий определяют численность иберийского войска в сто тысяч человек), Ганнибал решил не ввязываться в полномасштабное сражение, а отступил к Тагу (Тахо), на берегу которого был разбит лагерь. С приходом ночи он переправил свою армию на другой берег реки, где был разбит новый лагерь. Расчет Ганнибала был прост – увидев, что пунийская армия продолжает отступать, карпетаны очертя голову бросятся за ней вдогонку, и надо только не упустить момент для контратаки, когда большая часть врагов будет форсировать реку. Так и вышло: «…полагая поэтому, что враг отступил перед ними из страха и что только река, разделяющая противников, замедляет победу, они подняли крик и вразброд, где кому было ближе, кинулись в быстрину, не слушаясь ничьих приказаний. Вдруг с противного берега устремилась в реку несметная конная рать, и на самой середине русла произошла стычка при далеко не самых благоприятных условиях: пехотинец и без того едва мог стоять и даже на мелком месте насилу перебирал ногами, так что и безоружный всадник нечаянным толчком лошади мог сбить его с ног; всадник, напротив, свободно располагал и оружием, и собственным телом, сидя на коне, уверенно двигавшемся даже среди пучины, и мог поэтому поражать и далеких, и близких. Многих поглотила река; других течение занесло к неприятелю, где их раздавили слоны. Тем, которые вошли в воду последними, легче было вернуться к своему берегу; но, пока они из разных мест, куда занес их страх, собирались в одну кучу, Ганнибал, не дав им опомниться, выстроил свою пехоту, повел ее через реку и прогнал их с берега» (Ливий, XXI, 5, 12–16). Спустя несколько дней карпетаны выразили Ганнибалу свою покорность.