Царевич как зачарованный смотрел на вино, которое, как красный туман, медленно растворялось в воде.

— Сегодня везде кровь... — пробормотал он, глядя на жирное тело отца, лежащее в розоватой воде. — Ты хотел утопить всех нас в крови! — выкрикнул царевич. Его глаза широко открылись, в них мелькнуло безумие.

— Хеви, ты ошибаешься! — Фараон замахал толстыми руками, словно защищаясь от неотвратимо наступавшего на него сына.

— Но Атон не допустил этого злодейства, — продолжал царевич неумолимо. Отец с ужасом смотрел в горящие глаза сына. — Подлая, жирная тварь, ты за всё заплатишь. Атон вынес приговор, а я исполню его, — не произнёс, а словно выплюнул эти слова сын и, резко схватив за узкое длинное горлышко стоящий рядом на подносе тяжёлый золотой графин, ударил им с размаху отца по голове.

Фараону повезло: он успел инстинктивно уклониться в сторону и удар пришёлся по касательной. Ребристые грани графина содрали кожу с виска Аменхотепа. Кровь хлынула по скуле и шее на широкую волосатую грудь царя Египта.

— Ты с ума сошёл, Хеви! Помогите мне, помогите! — истошно завопил фараон.

— Никто тебе не поможет, предатель. Ты отдал на лютую смерть своего сына, жену и племянниц, — с чувством произнёс молодой человек. — Ты утонешь в своей крови, подлец!

Царевич схватил отца за горло и стал душить, одновременно погружая его голову в воду, становившуюся всё краснее от обильно сочившейся из виска фараона крови. Хеви-старший попытался сопротивляться, но худые длинные руки сына были на удивление цепкие и сильные. Тогда фараон стал пинаться.

— Туту, держи его за ноги, — приказал царевич.

Исполнительный писец, стоящий за спиной своего господина, прыгнул в ванну и, сопя от напряжения, уселся верхом на царя Египта, пускающего последние пузыри в своей жизни. Но тут двери покоев распахнулись, и в комнату ворвались царица, Нефертити и Джабу.

— Не сходи с ума, сынок! — закричала мать. — Немедленно отпусти отца! Он, конечно, виноват, но он просто жалкая игрушка в руках заговорщиков! Неужели ты этого не понимаешь?

Но Хеви ничего не слышал. Его руки яростно сжимались. Фараон перестал дёргать ногами, хотя проворного Туту как ветром сдуло из ванны при появлении царской семьи. Тогда Джабу оторвал одной рукой царевича от отца, а другой вытащил жирную тушу Аменхотепа из мутно-красной воды. Фараона стали откачивать. Вскоре он вздохнул и с ужасом уставился на свою семью, собравшуюся вокруг него.

— Это Насер и Небуненес подсунули мне эти проклятые папирусы, — забормотал Хеви-старший, умоляюще протягивая руки к жене. — Не убивайте меня! — взмолился он.

— Никто тебя не собирается убивать, кроме твоего родного сына, — проговорила с презрительной гримаской Тии, — но мы его удержим от этого опрометчивого шага. Однако завтра ты в храме Амона сделаешь своим законным соправителем Хеви. С этого момента всем в стране управлять будем только мы, раз ты показал, что не только не способен к этому, но даже опасен для своей семьи. Немедленно отдай свою личную печать.

— Она валяется где-то там. — Фараон обречённо махнул рукой в сторону спальни.

Тии нашла печать на золотой цепочке, повесила её себе на шею и, бросив мужу: «Слуги о тебе позаботятся», — вышла из комнаты. За ней ушли все остальные. Двери покоев номинального властителя Египта громко захлопнулись, за ними он услышал стук копий часовых. Фараон понял, что до конца своих дней будет оставаться под замком. Правление Аменхотепа Третьего, по сути, закончилось, хотя он и прожил ещё несколько лет...

Следующий день горожанам запомнился надолго. Все в Фивах уже знали о попытке мятежа. По городу ходили слухи о страшной резне, которую устроили заговорщики во дворце царицы. Поговаривали, что первая жена фараона и наследник престола погибли, а вместо них жрецы Амона поставили своих людей. Поэтому почти весь город собрался вокруг храма Амона на севере Фив, чтобы своими собственными глазами увидеть царскую семью. Ведь на главных площадях объявили, что намечается помазание на трон царевича Аменхотепа, который становится полноправным соправителем своего фараона-отца.

— Царевич — это Хеви-младшенький или нет? Не подменили ли наследника престола? — задавали себе такие вопросы те, кто в этот день с раннего утра собрался вокруг главной площади города, которая расстилалась перед величественными пилонами храма Амона. У храма стояли две огромные статуи великому фараону Тутмосу Третьему, завоевателю Азии. Казалось, что и он с интересом всматривается в пышную, растянувшуюся на сотни метров процессию, не спеша приближавшуюся к главному храму страны. Царская семья на богато украшенных паланкинах, величественно покачиваясь, плыла над толпой.

Царевна Нефертити была в центре внимания всего города. Она сидела рядом с наследником престола в изящном белоснежном платье. На солнце ослепительно горели драгоценности, которыми молодая женщина была усыпана сверху донизу. Но царевич экстравагантностью своего одеяния привлекал к себе внимание больше, чем она. Его туника с широкими, раструбом рукавами и пышная юбка были какого-то необычно яркого, бьющего по глазам оранжево-алого цвета. Вдобавок на его груди висела большая золотая пластинка с полным именем Атона-Солнца, который был изображён не в привычном виде человека с головой сокола, а просто круга с солнечной (или царской) змеёй спереди и множеством устремлённых вниз лучей с кистями человеческих рук на концах. Такие же пластинки, только поменьше, были у Хеви на животе, над кистями рук и на предплечьях.

Красочная процессия остановилась перед храмом Амона. Рёв труб и стук барабанов стихли. Царская семья во главе с неуверенно шагавшим фараоном взошла на помост, украшенный пурпурного цвета тканями, и расселась в невысокие кресла из чёрного и красного дерева с накладками из серебра, золота и слоновой кости. За спинками кресел выстроилась знать с опахалами, мухобойками и всем прочим, что могло вдруг понадобиться семье фараона. Все замерли, наблюдая за устрашающим действом, разворачивающимся перед ними.

На пыльную чёрную, плотно утоптанную площадку перед помостом воины принесли несколько деревянных плах и перед каждой поставили по человеку со связанными за спиной руками. Это были руководители заговора. Прямо напротив помоста стояли с избитыми лицами Насер, Небуненес, Ментухотеп и другие мятежники. Глава царской канцелярии громогласно зачитал приговор. Царица Тии, сидящая рядом с фараоном, толкнула его локтем в бок. Аменхотеп, с тоскливой жалостью глядя на своего сына Пасера, поднял правую руку и махнул палачам. Заговорщиков поставили на колени и опустили их бритые головы на плахи. Палачи подняли топоры. На широких бронзовых лезвиях заиграло солнце. В толпе раздались испуганные женские возгласы. Внезапно сын фараона царевич Аменхотеп встал и громко обратился к главному жрецу Амона Дуафу, стоящему как ни в чём не бывало за спиной номинального владыки Египта и наблюдавшему за казнью своих сообщников:

— Уважаемый главный жрец Дуафу нас долго заверял, что не имеет никакого отношения к злодейскому заговору, хотя почти все мятежники утверждали, что именно он был главным вдохновителем этого страшного преступления. Мы поверим ему, если он возьмёт топор в руки и отрубит голову одному из главных заговорщиков, замышлявшему сесть на моё место — место наследника престола, а в будущем быть соправителем нашего владыки. — И царевич указал своим длинным пальцем на Пасера. Тот поднял голову от плахи и, выпучив глаза от ужаса, посмотрел на говорившего, а затем перевёл взгляд на главного жреца.