— Что случилось, товарищ подполковник? — узнал Демидова одиниз прибывших офицеров.

— Помогите, ребята, — бросился к Зиновьеву подполковник.

Они перевернули машину, вытащили обмякшее тело. Демидовприпал ухом к груди парня, опасаясь худшего. Потом поднял голову, улыбнулся.

— Живой, — сказал он, — как есть живой. И в этот моментвспомнил о водителе грузовика.

— Помогите ему, — приказал он офицерам и, вытащив оружие,поспешил к кабине грузовика. Осторожно подошел, резко открыл дверцу, В кабине —пусто. Демидов провел рукой по сиденью. Оно было в крови. Неизвестный водительуспел сбежать, но, очевидно, он был серьезно ранен. — Шустрый, — зло бросилДемидов, хлопнув дверцей и возвращаясь к офицерам, которые уже суетились вокругвсе еще не приходившего в сознание Зиновьева.

Вечером она постелила ему на диване. Телевизор стоял в этойже комнате, но она о нем даже не вспоминала. После ужина он прошел в своюкомнату, а она — в спальню. Он уже собирался лечь, когда к нему постучали.

— Идите пить чай. Я купила торт, когда ходила за вашимиденьгами. Если хотите, можем съесть его вместе.

Он вышел из комнаты. Цвет костюма его раздражал, и он судовольствием снял пиджак, вешая его на стул. Пистолет остался в пиджаке, но оно нем даже не вспомнил.

— Вы любите покрепче? — спросила она.

— Как хотите, — пожал он плечами. — Я вам оставлю деньги, чтобывы могли расплатиться со стариками. Как мы и договаривались.

— У меня есть деньги, — едва заметно улыбнулась она, — яведь модельер. У меня достаточно денег.

— Извините, я не знал.

Она разлила чай, подвинула ему чашку с изображением собаки.И спросила:

— Никита не рассказывал ничего вам обо мне?

— Нет, ничего особенного. А почему вы спрашиваете?

— Странно, мне казалось, что вы были близкими друзьями.

— Правильно. Были очень близкими. И он мне говорил про вас,что вы ему нравитесь.

Она горько усмехнулась. Подвинула к себе торт, отрезала двакуска, положила один на тарелку и протянула Резо.

— А вы? — спросил он.

— Не люблю сладкого, — ответила она, — я ведь росла вдетском доме. А там у нас редко сахар давали. Казалось бы, наоборот, должналюбить сладкое. Но вот я не люблю его. А когда мне первый раз шоколад дали, такон мне таким горьким показался.

— Вы росли в детдоме?

— Да. Вместе с Никитой. Странно, я думала, он вам говорил.

— Нет, — изумился Резо, — я не знал, что он тоже…

— Понятно. Тогда понятно. Он стеснялся своего прошлого.Стеснялся своего детдомовского детства. Он был маленького роста, и ему всегдахотелось быть сильным и красивым. Его мучили, перед тем как убить?

— Нет. Он даже ничего не почувствовал. И, по-моему, даже непонял. Они сразу выстрелили в упор. Значит, вы знали друг друга еще с тех пор?

— Ничего не значит. Я была значительно младше. Простослучайно узнали, что выросли в одном детдоме. Поэтому он и прикипел ко мне.Стал цветы присылать. Встречались, подарки дарил. Хороший парень был. Я даже недумала, что он может стать моим мужем или, как сейчас говорят, бойфрендом. Мыбыли просто друзья. А потом стали встречаться, хотя встречались редко. Всеполучилось как-то само собой.

— Вы его не любили?

— Он мне нравился, — снова повторила она. Потом взяла второйкусок торта, положила на свою тарелку, но есть не стала. Только взяла кружку имедленно, большими глотками пила чай.

— Вы звонили жене? — спросила она через несколько секунд.

— Сначала брату, а потом и жене. Я просил их не приезжатьсюда.

— Я так и поняла. Хотя грузинского не знаю. У вас странныйязык, гортанный, с частыми шипящими.

— Может быть, — улыбнулся Резо, — нам он кажется такиместественным. Говорят, что ни один грузин, начавший говорить на своем языке,никогда не сможет говорить по-русски без акцента.

— Я обратила внимание. Но у вас почти нет акцента.

— Это потому, что я учился и работал в Москве.

— Вы учились в московском институте?

— В МГИМО, — кивнул Резо.

— Как интересно, — удивилась она, — а я думала, вы экономистпо профессии. Значит, вы дипломат?

— Был. А потом ушел. И решил заняться туристическимбизнесом. Вот теперь вы знаете, чем это все кончилось.

Она пожала плечами, но не стала ничего больше спрашивать.Поднялась и сказала:

— Если хотите, можете взять еще один кусочек торта. Чай наплите. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Он поднялся следом и пошел в свою комнату. Быстро разделся иуже через минуту крепко спал, обретя наконец долгожданный покой. Ночью он спалтак безмятежно и крепко, словно не было Убийств, не было камеры, преследований.Очевидно, нервные перегрузки имели некий предел, после которого все эмоцииатрофируются и человек погружается в спасительный сон, в котором он черпаетсилы для жизни.

На часах было половина девятого, когда он проснулся.Услышал, как Вера ходит где-то рядом, и стал быстро одеваться. Пройдя на кухню,он поздоровался:

— Доброе утро, Вера.

— Доброе утро, — обернулась она к нему. Она снова была вдомашнем халате и тапочках.

— У меня к вам большая просьба, — сказал он.

— Что? — удивленно обернулась она. — Какая просьба?

— Вы разрешите мне снова побриться вашим станком для ног? —нерешительно спросил он. Она засмеялась.

— Брейтесь на здоровье, — махнула она рукой, — ничегострашного. Даже приятно.

Он прошел в ванную комнату, включил воду. Через пятнадцатьминут он уже сидел за столом чисто выбритый. Она снова налила чай, положила втарелку творог, сметану. Подвинула к нему сковородку с яичницей.

— Ешьте.

Во время завтрака они почти не разговаривали.

— У меня еще есть немного времени, — сказал он, поблагодаривза завтрак.

— А у меня нет, — улыбнулась Вера, — я должна обязательнобыть к десяти на работе. Я и так вчера прогуляла.

— Извините, — сразу поднялся он, — я могу уйти.

— Не нужно. Уйдете, когда вам будет нужно. Только захлопнитеза собой дверь.