что приняли — даже представить боюсь, насколько много у вас дел.

Седой, сохранивший остатки седых волос, обладающий добродушным на вид лицом дедушка в очках с улыбкой поднялся из-за здоровенного стола и протянул мне руку:

— Здравствуй, Сергей. Ты же не просто так пришел, а по делу, значит можно и послушать. Здравствуйте, барышня, — пожал ручку Виталине. — Очарован!

— Спасибо, Ефим Павлович, — поблагодарила девушка.

— Ну-с, присаживайтесь, — указал на стулья для посетителей и вернулся в кресло, взяв со стола ручку и перелистнув толстенный блокнот на чистый лист.

Пока он выводил: «С. А., 13.15 17.04.1971», я кратко изложил цель визита:

— Мы с академиком Егором Львовичем Дерябиным космическую программу затеяли.

Подняв взгляд от блокнотика, Ефим Павлович кивнул — продолжай.

— И наткнулись на дефицит плутония.

— Больше дать не можем, — пожал он плечами. — Плутоний всем нужен, а ваша программа, уж прости, приоритетным направлением не является.

— Я понимаю, Ефим Павлович, — улыбнулся я. — Я по другому вопросу пришел — хочу построить на Дальнем Востоке АЭС, которая будет давать плутоний — и нам, и более приоритетным направлениям.

— Неужто сам собрался? — с улыбкой стебанул он меня и не глядя начертал в блокноте «Дальний Восток. АЭС. Плутоний-238».

— А хоть бы и сам! — вскинул я подбородок. — Котлован выкопаю, цемент замешаю — году к восьмидесятому фундамент будет готов. А по ночам физику изучать буду — реактор самому построить трудно, но буду стараться изо всех сил.

— Молодец! — одобрил мою решимость Ефим Павлович. — Половину миллиарда за четыре года потянешь?

— Потяну!

Кивнув, министр перевернул страничку блокнота, написал на чистом листочке: «Выдай юноше АЭС», расписался, вырвал и вручил мне со словами:

— Иди в 908-й кабинет. Еще чем-нибудь помочь могу?

— Пока нет, — покачал я головой, приняв листочек. — Спасибо вам большое, Ефим Павлович.

— Не за что, — отмахнулся он. — До свидания.

— До свидания.

Когда лифт вез нас на девятый этаж, я спросил Виталину:

— Может сразу надо было к нему идти?

— Может, — хохотнула она. — Представь — ты же с самого начала сразу к самым главным за помощью ходишь, а тут — к заместителю заместителя.

— Такие люди не обижаются, — покачал я головой. — Тем более — на подростков.

— Обида здесь не при чем, — с улыбкой пояснила Виталина. — Вывод товарищи атомщики сделали другой: если к главному не пошел — значит не сильно-то и нужно, а значит ресурсы можно приберечь для более приоритетных направлений.

— Понимаю, — вздохнул я.

Сложная штука эта физика.

* * *

Прихватив с собой дядей Сашу, Женю и привычного Семена — первые двое москвичи, а Виталина осталась в «Потемкинской деревне», где мы ночевали после посещения Министерства среднего машиностроения — я добрался до здания Государственного комитета Совета министров СССР по кинематографии и зашел внутрь.

— Здравствуйте, — поздоровался с бабушкой-вахтершей. — Вы не подскажите, где здесь наградами полюбоваться можно?

— Здравствуйте, — поздоровалась она в ответ. — На «Оскар» пришел посмотреть?

— В том числе, — улыбнулся я.

— Это на второй этаж, в выставочный зал, — ответила она. — По лестнице поднимешься, сразу направо — там не пропустишь, табличка висит.

— Спасибо, — поблагодарил я и повел дядей к лестнице.

Поднимаясь по ней, приветливо здоровался с идущими навстречу функционерами — кое с кем даже шапочно знаком. Здание у Госкино маленькое, поэтому до цели в виде двустворчатой деревянной двери с табличкой «Выставочный зал» добрались быстро. Открываем, заходим. Жесть народу — человек тридцать столпилось у застекленного шкафа. Ух накурено-то! Окно открывать не пробовали?

— Проход, товарищи, — попросил я КГБшников.

Дяди Женя и Саша начали аккуратно расталкивать функционеров. Внимание эта процедура, очевидно, привлекает.

— Извините, товарищи! — виновато улыбнулся я, продолжая движение. — И здравствуйте. Такая высокая награда — настоящий триумф отечественного кино! От лица Советской молодежи благодарю всех за усердный труд во имя воспитания Советского человека! Ура, товарищи!

Пока озадаченные функционеры на чистых рефлексах подхватили и начали скандировать «Ура!», я добрался до цели. Три полочки — на первой и второй снизу — награды европейские, они же находятся в других шкафах. Промытые антисоветчиками граждане из моего времени считают, что СССР — воистину окруженный Занавесом Мордор, но кинонаград у Родины реально много. На третей полке — два «Оскара», один из них, полученный Сергеем Фёдоровичем Бондарчуком, меня не интересует, а вот второй — очень даже.

— Дядь Жень.

КГБшник достал из внутреннего кармана плаща очень предусмотрительно заготовленную мной, полностью идентичную оригиналу, реплику статуэтки.

— Дядь Семен.

Товарищ майор — очень хорошо рядом с Сережей кадры повышаются — достал из кармана брюк отмычку и принялся вскрывать замок.

— Сергей, а что здесь, собственно, происходит? — пришел в себя один из функционеров.

— Происходит восстановление социалистической справедливости, — честно ответил я.

Замок щелкнул, и я открыл дверцы шкафа.

— Сергей, мы понимаем, что фильм был снят по твоему сценарию, но…

— Но мне статуэтка не нужна, товарищ, — перебил я его, взяв с полки «Оскар» и заменив его репликой. — По традиции награда за «лучший иностранный фильм» вручается режиссеру. С Сергеем Федоровичем разбирайтесь сами, но товарищ Меньшов проделал потрясающую для вчерашнего студента работу. Отбирать у него заслуженную награду — несправедливо и бесчеловечно.

Спрятав «Оскара» во внутренний карман дяди Жени, я аккуратно закрыл дверцы шкафа.

— Дядь Сём.

КГБшник при помощи отмычки закрыл шкаф обратно.

— Это — моя личная инициатива, — заявил я на прощание. — И я готов ответить за нее по всей социалистической справедливости. То есть — никак, потому что я целиком и полностью в этой ситуации прав. Расступитесь, товарищи, иначе придется пачкать моими грязными сапогами ваши замечательные импортные ботинки.

Лучше резиновых сапог для наших широт по весне обуви не сыщешь!

Функционеры расступились, из дальних рядов пара товарищей ломанулась в двери. Начальству жаловаться.

Председатель Госкино, Алексей Владимирович Романов, догнал нас у главного входа. Совестно немного — он седьмой десяток разменял, а приходится за мной бегать.

— Сергей, что случилось? — правильно сформулировал он вопрос.

Неправильно — это когда «что ты себе позволяешь»? Даже немного грустно, что такой формулировки я не слышал уже очень давно.

— Здравствуйте, Алексей Владимирович. «Москва слезам не верит» снималась без участия Комитета, сценарий согласовывала Екатерина Алексеевна. Я бы понял, если бы статуэтку забрали на «Мосфильм» — они ведь мощности предоставляли, но лишать очень талантливого молодого режиссера настолько важного приза ради того, чтобы на статуэтку любовались ваши сотрудники я считаю несправедливым, при всем уважении к работникам Комитета. Все они, и вы в том числе — замечательные, преданные Советской культуре, высокопрофессиональные товарищи. Извините за беспокойство, Алексей Викторович. До свидания.

— До свидания, — сипло отвесил он нам в спину.

— Жалко деда, — поделился чувствами дядя Женя. — Инфаркта бы от такой физкультуры не получил.

— Да он Брежневу и Юрию Владимировичу лично кино показывал, — успокоил напарника дядя Саша. — Была бы склонность к инфаркту — до таких лет бы не дожил.

— Я тоже так считаю, — хохотнул я.

Погрузившись в машину, направились к расположенному в Сокольниках неприметному кафе «Борька-обжорка», которое пользуется любовью пенсионеров за пятидесятипроцентную скидку по предъявлению пенсионного удостоверения. В целом — одна из самых вялых «моих» точек общепита, но такие тоже должны быть — в «Потёмкиных» теперь даже в вип-зале не спрячешься: эта франшиза нынче самая популярная, и новорожденный класс Советских охотниц на богатых мужиков лишь презрительно фыркает на приглашения пожилых кооператоров посидеть в старой-доброй «Праге». «Это же клоповник для совков, папик, ну ты чего?».

В кафешке нашлись двое лакомящихся пирогом-сметанником (с учетом скидки — пятьдесят копеек за шестьсот граммов вкуснятины) под душистый китайский чай (две копейки чашка, шесть — литровый чайничек) бабушек лет семидесяти.

— А я ему и говорю — у нового БХСС, или как там оно щас называется, не забалуешь: каждый день кого-то за налоги сажают, а он мне «не боись, теть Клав, я аккуратно»… — рассказывала обладательница вязанного коричневого свитера и черной юбки своей одетой в белую блузку и серую юбку подруге.

Увидев меня, осеклась, и обе расплылись в приветливой улыбке:

— Ой, Сереженька! Здравствуй, хороший, а ты чего здесь? Садись, чаю попьем. И вы тоже, товарищ, садитесь, — это для дяди Семена. — Сметанник здесь хороший, мы с Зиной каждую неделю приходим.

«Осеклась» не потому, что я такой страшный и сейчас начну карать кого-то за налоги (что очень хочется на самом деле — ишь че удумал, «аккуратно» он), а потому что не найдется в стране бабушки, которая такого хорошего мальчика не любит.

— Здравствуйте, товарищи дамы, — я приложился к пожилым, распухшим и затвердевшим от многолетнего труда, ручкам. — С радостью! — уселся к ним за столик. — Только я с товарищем здесь встретиться хотел, поэтому, извините, недолго.