— Ясно. Так, значит, ты ее видел. И как впечатление?

— Красивая.

— Да уж. Коротко и ясно. Не возразишь.

— Ладно тебе. Она и правда красивая. И Богородица на ней будто живая. Кажется, что прямо на тебя смотрит.

— А ты тоже заметил?

— Заметил. Хороший был мастер.

— Наверное. Так, значит, говоришь, статья наделала шуму?

— Еще какого! Ты на сайты зайди. Даже на столичных во многих упоминается, а уж на местных, смоленских, и тем других будто нет. Зайди, почитай. И про новомучеников там, и насчет «провозвестников кровавой бойни» всего хватает. Некоторые монахов твоих хоть завтра готовы к лику святых сопричислить, а другие говорят, что если тогдашние церковнослужители все русские святыни на поругание отдали, значит, им самим туда дорога.

— И так даже говорят? — удивился Харитон.

— Да и не так еще. Революция — у нас сейчас тема злободневная, как-никак, юбилей грядет. Вот все и высказываются, кто во что горазд. Зайди, почитай. Местами довольно занятно.

— Ладно, посмотрю. Спасибо, что сказал, Игорек. Если бы не ты, я бы и не знал, что стал таким популярным. Тема все-таки специфическая. Кто бы мог подумать, что она вызовет такой резонанс.

— Народ вспомнил недавнюю историю и, похоже, не хочет повторения.

— Может быть.

— Нам сейчас направо, Хар, куда ты в левый ряд лезешь?

— Да ты посмотри, сколько народу там, в этом правом. Я до вечера не поверну.

На светофоре загорелся желтый свет, когда Харитон перестроился на левую полосу. Нажав на газ, он быстро объехал длинную колонну автомобилей, выстроившихся для поворота направо, и, на полкорпуса опередив белый «Форд», стоявший первым в ряду, затормозил.

В ожидании подходящего момента для маневра Харитон не отрывал глаз от светофора и рванул с места, едва загорелся зеленый. Подрезав взвизгнувший тормозами «Форд», тоже успевший начать движение, диггер повернул и, придавив педаль газа, помчался вперед, не удостоив внимания сутолоку, которую создал на перекрестке.

Водитель «Форда», едва избежавший столкновения, высунув голову в окно, сердито закричал ему вдогонку, поминая последними словами «обдолбанных отморозков», не умеющих водить машину. Вдоволь накричавшись, он тронулся с места, а из-за его спины, подавшись вперед с заднего сиденья, все таращился в лобовое стекло, высматривая нарушителя, Бронислав Зеленский.

* * *

Заполучив Целительницу, вероломный пан первым делом обратился к экспертам. Необходимо было получить профессиональное заключение, подтверждающее подлинность и возраст иконы.

Оформив официальное свидетельство и убедившись, что действительно приобрел немалой ценности раритет, Бронисалв Станиславович, как обычно, почел за лучшее поскорее его припрятать.

— Что ж, в целом я не так уж и просчитался, — вслух размышлял он, сопоставляя сумму, выплаченную Харитону, с ценой, по которой продавались на аукционах подобные артефакты. — Пожалуй, вложение можно считать оправданным. Конечно, подвел меня этот Павлик. Да и Арам… впрочем, ладно. Кто старое помянет, тому глаз вон. Жизнь продолжается. Нужно договариваться с Сережей и ехать в банк. Чем скорее, тем лучше. А то пока доска эта дома, без охраны лежит, все как-то на душе неспокойно.

Определившись с решением, Зеленский заказал голограмму, которая вскоре присоединилась к остальным экспонатам его своеобразного «музея». После этого пан позвонил в охранную фирму, сотрудники которой всегда сопровождали его в особо важных случаях.

— Сережа? Здравствуй, это Бронислав Станиславович. Нужно в банк съездить, вещь одну отвезти. Прокатишь с ветерком?

— Без вопросов, Бронислав Станиславович. Вы — постоянный клиент.

На следующий день в одиннадцатом часу утра белый «Форд» уже мчал его в направлении банка.

— Так что, Бронислав Станиславович, помог вам племянник мой? — спрашивал плотный мужчина с заметной проседью в темных волосах, сидевший за рулем. — Помните, вы говорили, что дело у вас какое-то важное было в нашем Кащееве? Звонили вы Павлику?

— Звонил, Сережа, — тяжко вздохнул Зеленский. — Только помощи от Павлика твоего я получил немного. Так ты мне его рекомендовал, так расхваливал, а на поверку оказалось, что лучше бы мне вообще к твоему племяннику не обращаться.

— Что так?

— Не знаю что. Вроде все обсудили, обо всем договорились. А в результате — ноль. Мало того, что по ходу дела одни проблемы от него были, так под занавес он вообще с горизонта исчез. Испарился.

— То есть как это, испарился?

— А так. У меня уже главный вопрос вот-вот должен был решиться, тут бы как раз начать основные усилия прикладывать, а он со связи пропал.

— Как пропал?

— Вот так вот, просто. Взял и пропал. Сколько ни звонил ему, все «абонент недоступен». Что уж там такое могло приключиться, ума не приложу. Запил, что ли?

— Странно. Он вообще-то вроде человек обязательный, Павлик-то. Если что обещал, обычно сделать старается. Да ему вроде и деньги нужны были. Сам говорил, что срочно. Не знаю. А вы давно звонили ему? Может, он в больнице был?

— В больнице? — в свою очередь, удивился Зеленский. — В какой больнице?

— Так вы не знаете? Он же в больнице сейчас. Авария, на машине разбился. Очень тяжелое состояние.

— Вот оно что. — Припоминая недавние события, Зеленский начинал понимать, что могло случиться. — И что за авария? Что случилось?

— Да я сам толком не понял. У него, видать, сотрясение, плохо соображает. Сказал, что с мостика на него машина какая-то упала. У нас там на выезде из города — овраг большой. Через него мостик перекинут. Там всего две полосы, может и правда кто не разъехался. Только как это они на Павлика могли упасть, этого я так и не понял. Это, выходит, что он под мостом в овраге стоял. А что он там делать мог, спрашивается?

— Да, странно, — думая о своем, машинально проговорил Зеленский.

«Мостик на выезде, — размышлял он. — Это что же, выходит, Павлик его на обратном пути подкараулить хотел? А получилось, что его самого злая судьба подкараулила. Значит, вот почему он трубку не брал. Был недосягаем во всех смыслах».

— Вы не думайте, наша семья в тех местах очень уважаемая была, — между тем говорил Сергей. — Предки наши еще, можно сказать, на заре советской власти себя проявили. И с тех пор всегда кто-нибудь из нашей фамилии в высоких чинах ходил. И там, в Кащееве, да и в Смоленске Стригуны себя зарекомендовали. Потом уж, когда вся эта петрушка началась, перестройки да переделки всякие, конечно, пришлось уже потуже. Отец мой еще успел с помощью старых связей в Москве устроиться, а брат его, Семен, так в Кащееве и остался. А Павлик, это, выходит, внук его. Я уж так, по привычке племянником зову. Чтоб не путаться.

— Вот оно как, — проговорил Зеленский. — Получается, что по вашей семье целую партийную родословную составить можно?