Собираюсь с ним погулять. Мне пятнадцать уже. В чем проблема?

— А с девочкой ты там познакомиться не могла и погулять с ней? — запальчиво воскликнул Димка.

— Представь себе, нашелся только мальчик. Вместе с моим телефоном.

— В общем, гулять только после того, как познакомишь его со мной.

— О-о-о, значит, никогда, — протянула Лялька и, раскинув руки, рухнула на спину.

— Я просто на него посмотрю.

— Ага, — пялясь в потолок, кивнула Лялька.

— Я не буду его пугать, — Димка потряс ее за колено.

— Да он тебя сам испугает, — зачем-то сказала она, хотя совсем не была в этом уверена.

— Да ты что? Ну вот и посмотрим.

Димка встал с пола и засунул руки в карманы джинсов. Лялька видела, что он злится.

— А чего ты завелся?

— Прогулка только после знакомства, — отрезал Димка и вышел из комнаты.

Лялька схватила лежавшую рядом подушку и запустила ее в сторону двери. Подушка не долетела.

— Ну и дурак, — сообщила Лялька и закрыла лицо руками.

От воспоминаний о встрече с LastGreen’ом было стыдно, а от осознания того, что Ромка так и не заглянул на ее страничку, — тошно.

Лялька встала с кровати и взяла со стола телефон. Разговором о LastGreen’е они с Димкой отвлеклись от воспоминаний о родителях, но стоило Димке уйти, как все опять нахлынуло. Не воспоминания — нет, а какая-то безнадежная, вязкая тоска. Лялька знала, что если уж она пришла, то уйдет теперь нескоро. В такие минуты она обычно звонила Ромке, слушала его голос, дыхание. Даже в слова особо не вникала. Ей достаточно было знать, что он рядом.

Ромка сбросил звонок после третьего гудка, и Лялька неожиданно для самой себя вдруг тоненько заскулила, как брошенный щенок. Звук был противный и раздражал ее саму. Не плач даже, а какой-то горловой стон не стон, писк не писк. Зажав рот рукой, Лялька метнулась к двери, которую Димка не удосужился закрыть, захлопнула ее и, опустившись на пол, прижала к себе недолетевшую подушку. Ромка сбросил ее звонок. Впервые за все то время, что они были друг у друга. Значит, ее больше для него нет? А есть ли она тогда вообще?

Телефон на подоконнике зазвонил, и Лялька, вскочив, бросилась к нему, прижимая к груди подушку, как щит. На экране светилось Ромкино фото. Сердце рвануло к горлу с такой силой, что Лялька всерьез испугалась, что, стоит ей открыть рот, и она его выплюнет. Такое глупое, бесполезное, израненное.

— Алло.

Она постаралась сказать это как можно спокойнее.

— Ляль, ты звонила. Я… не мог ответить.

Короткая заминка перед «не мог» больно резанула.

— Бывает, — сказала Лялька. Хотела небрежно, но, кажется, не получилось.

— Все хорошо? — спросил Ромка.

— Да, конечно, — соврала Лялька и замолчала.

Ромка тоже молчал. Она слышала его негромкое дыхание в динамике. Слышала щелчки поворотника. Вот только в этот раз его молчание почему-то не ощущалось уютным. Лялька зацепилась взглядом за настенные часы. Секундная стрелка с бабочкой на конце — сколько лет этим нелепым детским часам? — весело бежала по циферблату. Один круг, второй… Поворотник давно перестал щелкать, на радио, фоном звучавшем в машине, одна песня сменилась другой, а Ромка все молчал.

— Я хочу извиниться, — наконец подала голос Лялька.

На самом деле она не хотела извиняться. Она не считала, что, поцеловав любимого человека, сделала что-то плохое. Но Ромка молчал, и впервые это молчание не выглядело поддержкой. У них будто случился дисконнект.

Ромка вздохнул и после паузы произнес:

— Забыли, Ляль. Все нормально.

— Да? — Лялька нервно рассмеялась. — А мне вот кажется, ненормально. Ты то смайликами отписываешься, то звонки сбрасываешь.

Ромка вновь ответил не сразу, и Лялька была вынуждена зажать рот ладонью, чтобы не всхлипнуть в трубку. С одной стороны, она понимала, что, скорее всего, услышав ее плач, Ромка разволнуется, начнет успокаивать, возможно, даже приедет, особенно если его попросить, а с другой… Она боялась того, что в новой реальности он не сделает ничего из того, что она ждет.

— Я просто был занят. Прости, — произнес Ромка.

Его голос звучал непривычно глухо и как-то… расстроенно, что ли. Лялька забралась на подоконник и прислонилась затылком к откосу. Пруд за домом был красиво подсвечен. Еще неделю назад Лялька мечтала погулять у пруда с Ромкой, а потом оказалось, что он хотел гулять там с Рябининой. И даже когда Рябининой не было рядом, Ромка оставался чужим и далеким.

— Рома, а у нас теперь совсем всё, да? — вопрос был настолько не в стиле Ляльки, что она сама его испугалась.

Обычно она всегда четко знала, что собирается сказать Ромке. Но только не сегодня. Дурацкая прогулка по ВДНХ, нелепая встреча с LastGreen’ом, страх, осознание собственной никчемности и неприспособленности не оставляли сил что-то продумывать. Хотелось, чтобы Ромка все решил и исправил. Он ведь мог. Она точно знала.

Ромка вновь ответил не сразу. Лялька до боли прижала телефон к уху, жадно вслушиваясь в каждый его вздох, по­этому четко услышала, как его дыхание сбилось и как рвано он втянул воздух, прежде чем сказать:

— Ляль, все будет хорошо.

— Это не ответ, — прошептала Лялька и все-таки всхлипнула.

Ромка ничего не добавил.

— А я сегодня в Москве была, — произнесла Лялька, все так же прижимаясь ухом к телефону.

— Круто, — она услышала, как Ромка улыбнулся.

— Я тебе фото с ВДНХ присылала.

— Здорово.

— Я… с парнем познакомилась. Он классный.

Лялька ожидала, что Ромка хотя бы на эту информацию оживет, что ли. Спросит, кто этот парень, как они познакомились, не обижал ли он Ляльку.

Но Ромка сказал:

— Это здорово.

— Здорово? — уточнила Лялька, в то время как ее мир разрушился с таким грохотом, что даже уши заложило. — Ну пока.

Лялька убрала нагревшийся телефон от уха и нажала «отбой». Несколько секунд смотрела на список вызовов, а потом открыла чат с Ромкой и набрала: «Ответь честно: если бы Андрей увез меня сегодня, ты бы не поехал за мной, да?»

Под сообщением появилась серая галочка. Одна. Лялька до рези в глазах вглядывалась в экран, ожидая, когда появится вторая галочка и они обе окрасятся, оповещая о прочтении. На часы Лялька не смотрела, но бабочка наверняка успела облететь кругов десять, а галочка под сообщением так и осталась в одиночестве. Как во сне, Лялька спрыгнула с подоконника и направилась в ванную. Приняла душ, протерла полочку под зеркалом, хотя та и без этого сияла. Перебрала запас пен для ванны, масел и прочих девчачьих радостей. И все это механически, даже не вникая в то, что делает.

Беспечная бабочка на ее часах давно должна была устать и сдохнуть, пока она торчала в ванной, но, войдя в комнату, Лялька обнаружила, что бабочка все еще летает. Подумала, что нужно будет выбросить эти дурацкие часы и купить нормальные. Мысль о том, что их, наверное, покупала мама, на удивление не повлияла на это решение. Мама, как и все прочие, предала ее. Тем полетом в проклятый Инсбрук.

Однажды психологиня попыталась донести до Ляльки мысль, что в ней живет чувство обиды на родителей. Лялька мысленно послала ее подальше, не поверив. Как можно обижаться за несчастный случай? За трагедию, которой никто не хотел? А сейчас, после того как Ромка отвернулся и она осталась совсем одна, Лялька осознала, что вот это горькое, жгущее в горле и не дающее нормально сглотнуть — это обида. И что самое смешное, не на Ромку — нет. На него обижаться она пока не могла. Обида была на родителей. Потому что Лялька не хотела быть одна, что бы там ни думали Димка и Сергей. Лялька хотела, чтобы ее обнимали, держали за руку. Она хотела к папе на колени. Ведь это все было.

Экран лежавшего на столе телефона засветился в полу­мраке системным сообщением. Лялька медленно выдохнула и, подойдя к столу, не взяла его в руки. Даже не посмотрела на экран. Вместо этого подкатила к стене компьютерное кресло,