заблокировала колесики и влезла на сиденье. Ей пришлось встать на цыпочки и вытянуться изо всех сил, чтобы достать до часов. Чтобы снять их со стены, пришлось повозиться. Спрыгнув на пол, Лялька некоторое время рассматривала красно-оранжевую бабочку с большими синими кругами на крыльях. В темноте она, разумеется, не могла видеть оттенки, но знала их наизусть.

Телефон вновь пиликнул, и Лялька медленно выдохнула. Она спокойна. Ей даже все равно, что Ромка там написал. Она со всем справится. Подумаешь.

Лялька сняла блокировку экрана и с силой сжала часы, которые все еще держала в руке.

Ее последнее сообщение в чате с Ромкой так и висело недоставленным. Лялька с размаху швырнула часы об пол, потом схватила со стола новогодний шар с домиком, снеговиком и искусственным снегом и что было сил долбанула им по часам. Стекло разлетелось, стрелки погнулись, и бабочка устремилась ввысь так, будто собиралась взлететь.

Ляльке очень хотелось отломать эту бабочку, уничтожить. Но та сидела крепко. Стрелка гнулась, скручивалась, но бабочка никак не желала от нее отламываться.

Дверь в ее комнату распахнулась, и с потолка хлынул яркий свет. Димка вырвал из ее рук часы и, больно схватив за локти, заорал:

— Ты поранилась?!

Лялька замотала головой.

На шум прибежал Сергей. Они оба скакали вокруг нее, задавали миллион вопросов, тормошили, отчего у Ляльки почти сразу разболелась голова. Сергей усадил ее на кровать и собрал с пола осколки. Димка унес часы и, вернувшись, уселся рядом с ней. Лялька молчала. Не потому, что хотела что-то им продемонстрировать, нет. Она просто не знала, что сказать и чем объяснить свою глупую выходку. Часов было жалко до слез, но она понимала, что стоит сейчас начать реветь, и она уже больше не остановится.

Димка вдруг взял ее за руку и крепко сжал пальцы. Лялька опустила взгляд на их руки. Он прибежал к ней в одних шортах, поэтому Лялька видела, что его руки, грудь и живот покрылись гусиной кожей, хотя плечо, которым он прижимался к ней, было горячим. А еще Димку, кажется, трясло. Ляльке было очень его жалко. Даже сильнее, чем часы, но плакать было нельзя, поэтому она вытащила свою ладонь из его пальцев и отсела подальше. Иначе бы точно разревелась. Сергей молча ушел. Сколько Димка сидел в ее комнате, Лялька не знала. Телефон остался лежать на столе, а часов на стене больше не было.

— Ты иди. Я в порядке, — пробормотала наконец Лялька.

Ей очень хотелось побыть одной, потому что она по-прежнему боялась разреветься, а дрожавший в полуметре брат никак не способствовал успокоению.

Димка встал с кровати и посмотрел на нее сверху вниз, растрепанный, испуганный.

— Иди. Все правда хорошо. Меня просто бабочка раздражала.

Димка помотал головой, и Лялька пояснила:

— На часах. Летала по кругу, летала. Бесила.

— Понятно, — протянул Димка. — А у меня машинка на стрелке по кругу катается.

— Хочешь, и ее сломаем?

— Не, — Димка снова помотал головой. — Там и так батарейка села.

— Спокойной ночи, — слабо улыбнулась Лялька.

Димка наклонился и чмокнул ее в макушку.

— Если захочешь что-то сломать, зови. Я присоединюсь, — неловко пробормотал он.

— Ты клевый, — вновь улыбнулась Лялька.

Димка не улыбнулся в ответ, просто молча направился к двери.

Лялька смотрела на его сведенные лопатки и, кажется, начинала чуть лучше понимать его стиль жизни. Наверное, зависать в клубах — вариант. Ее, правда, все равно не пустили бы, да и она умерла бы в толпе от страха, но для Димки это явно был его личный способ существовать.

— Дим, — позвала она, и брат обернулся. — Подари мне такие же часы.

— С бабочкой? — уточнил Димка, устало навалившись плечом на дверной косяк.

— Ага.

Димка все-таки был клевым. Он ни слова не сказал о том, что предыдущая бабочка упокоилась в мусорке, потому что бесила. Он просто кивнул и, выйдя, тихонько прикрыл дверь.

Лялька подошла к столу и взяла в руки телефон.

LastGreen прислал ей: «У меня будет свободна вторая половина дня в четверг».

И еще: «Если ты не из Москвы, можем пересечься с твоей стороны города».

«С твоей стороны города» звучало так, будто целых полгорода принадлежали ей.

«Я только что разбила вдребезги настенные часы», — зачем-то написала Лялька.

«Испугала брата и дядю».

«Я хожу к психологу каждую неделю».

«И у меня нет своей половины города».

«Меня вообще нет».

Галочки под ее сообщениями тут же окрасились, отмечая их прочитанными.

«О! У нас уже столько тем для беседы».

«Зачем тебе это? — спросила Лялька. — Ты меня совсем не знаешь».

«Вот и еще одна тема. Накидывай. Будем обсуждать до ночи».

Лялька против воли улыбнулась.

«Ты похож на маньяка».

«В письмах или в реале?»

Лялька вспомнила его смешные уши.

«В письмах».

«Круто. Это мы тоже обсудим».

Лялька перечитала всю переписку заново.

«Ну так что?» — спросил LastGreen через две минуты.

Андрей тоже был настойчив, когда хотел получить ответ в их переписке. А потом запихнул ее в машину, связал руки скотчем и заклеил рот.

«Я подумаю», — ответила Лялька.

«Спокойной ночи)))))», — прислал LastGreen, и Лялька медленно, по букве, набрала: «Спокойной ночи».

Глава 20

Ищешь добрые знаки в любой улыбке случайной.

Первое, что увидел Роман, войдя в кабинет, — Машино лицо. Ее щеки были малиновыми с каким-то странным синеватым оттенком. На фоне бледных лба и носа это смотрелось пугающе. Роман сглотнул и взял Машу за руку.

— Присаживайтесь, — указала ему доктор на соседний с Машей стул.

Роман послушно сел и вновь посмотрел на Машу. Она выглядела испуганной до смерти, и он тоже против воли начал впадать в панику. Он хотел быть храбрым, правда хотел. Но, кажется, у него не получалось. Во всяком случае, внутренне.

— Как ты? — прошептал он.

Маша пожала плечами и неуверенно улыбнулась.

— У нас же все хорошо, да? С ребенком все хорошо?

Роман повернулся к доктору. Та смотрела на него так, будто он сморозил редкую ерунду. Романа, признаться, начинал бесить этот снисходительный взгляд. Он вдруг понял, с чем не сталкивался в Англии никогда. Вот с такими снисходительно-насмешливыми взглядами. Незнакомые люди там не делали вид, что им есть до тебя дело. Они всегда были нейтрально вежливы. Ну, кроме всяких придурков, на которых можно было случайно нарваться в Лондоне. А за неполный год, проведенный в Москве, Роман с лихвой хлебнул вот этой раздражающей привычки посторонних взрослых людей демонстрировать тебе, что ты идиот. Так могли посмотреть продавцы в магазинах в ответ на совершенно невинный вопрос о том, где что стоит; так смотрела на него парикмахер в салоне, когда он пришел туда впервые и не смог внятно объяснить, что именно хочет. Так смотрела Машина мама, так смотрела вот эта доктор. Даже отец тут без конца на него так смотрел.

Роман медленно выдохнул, убеждая себя в том, что это местный колорит. И это можно выдержать. Ерунда.

— Маша, сама расскажешь? Или лучше я?

Маше доктор улыбнулась.

— В общем, оказалось, что ребенка не будет, — Маша выпалила это на одном дыхании, и Роман помотал головой.

— Что значит «не будет»? С ним что-то случилось? — он посмотрел на доктора.

— Какой серьезный у тебя молодой человек, Маша, — рассмеялась та. — Тебя как зовут?

— Рома, — ответила за него Маша.

Роман, признаться, не привык к тому, чтобы посторонние люди называли его Ромой, — его даже мама никогда иначе как Романом не называла, — но поправлять Машу не стал. Ерунда это все. Все вокруг вдруг стало казаться ерундой, в которой он ничего не понимал.

— Так вот, Рома, ты молодец, что так переживаешь за Машу, поддерживаешь ее. Особенно в такую минуту. Молодец, что не бежишь от ответственности.

Роман чуть сдвинулся на неудобном стуле, потому что спину начало ломить от