class="empty-line"/>

– Ну наконец-то! – услышала я веселый мужской голос. – Вы привезли пиццу?

ВТОРНИК

– Сколько кусочков сахара? – Отец Джон наливает красное вино в чашу.

– Четыре, пожалуйста.

– Обычно два.

– Господу угодно разнообразие.

– Дерзость – это учтенный грех, – предупреждает меня отец Джон.

– Мы уже выяснили, что отрицание есть грех неучтенный. А еще что?

– Помыкание.

– Что?

– Помыкание. Помыкание людьми. Это когда кто-то заставляет делать людей то, что они не хотят.

Я делаю глоток и ставлю чашу обратно на стол.

– Например, не хотят рассказывать мне, что находится в подсобке?

– Например.

– Мне кажется, – я делаю паузу, – вы не просто так не хотите говорить со мной о ней. С подсобкой то же, что с блокчейном?

– Не понимаю тебя, дитя.

– Чтобы я получила доступ, нужно, чтобы определенное количество членов общины дали свое согласие, так?

– Прихода.

– О’кей, прихода. Дайте я угадаю – минимум три человека? А главный ключ держит Леа, на чаепития которой меня приглашали бы, если бы я всем нравилась.

– Сахарные печенья с розовой водой вышли у нее отменные, – отец Джон улыбается.

– Что мне нужно сделать, чтобы попасть в подсобку? Скажите, я сделаю. Я даже никому не скажу про несчастную заблудшую Мэри, – выпаливаю я, не в силах удержать слова. – Буду делать вид, что нет там никакой прикованной, ждущей наказания Мэри, голой, но в белом чепчике, только пыль, старые молитвенники, облачения и сломанные игрушки.

– Что ты такое говоришь? Нет там никакой пыли, Джун все прибрала там.

– Что все?

– А что ты хочешь найти? – Голос отца Джона звучит тускло. – Священный Грааль?

– Священный Грааль.

– Нетерпение – это еще один неучтенный грех.

– Слишком тонко нарезанная ветчина в пицце, полагаю, тоже.

Джун стоит на стремянке, которую внизу поддерживает Тилли. Нижний ряд витражей уже отмыт и сияет.

– В нашей церкви, – слово «нашей» стоит мне усилия, – самый красивый палисадник из всех, что я видела. Каждый раз ты сотворяешь чудо. Не знаю, как ты это делаешь, но…

Тилли чихает, не давая мне договорить.

– Просто хотела сказать, что восхищаюсь умением вернуть слабые, никому не нужные цветы к жизни. Джун, – сердце у меня бьется, как у пойманного кролика, – я не цветочек, и мы никогда не ладили, но я тоже хочу вернуться к жизни. Понимаешь, о чем я? Верю, что понимаешь.

Она молча смотрит на меня сверху, Тилли – снизу.

– Что ты привезла сегодня?

– Жухлый розовый куст. Оставила его на ступенях.

Она качает головой и снова возвращается к мытью стекол.

– Тилли, – я подхожу ближе. – Я знаю, что тебе нравятся слова, особенно русские. Я привезла сегодня подарок не только Иде, но и тебе.

Матильда смотрит на мой старый айпод.

– Там слова. Очень много. Я выбрала для тебя самые лучшие. Послушай?

Тилли надевает наушники и включает первый трек.

«Тогда ночью все ясно, если ты мне молчишь. Мне без слов твоих видно, в глазах твоих слышу, ты ими кричишь».

Ее лицо смягчается, полные щеки розовеют.

«Поспеши показать мне потайные ходы, где такие тоннели, в которых завязли по самые лампочки сны»

Я трогаю осторожно ее за плечо, она нехотя убирает правый наушник.

– Мне тоже очень нужно слово, твое, всего одно. Ида уже сделала это, может, сможешь и ты?

Тилли краснеет еще больше.

– Катя! – врывается к нам звонкий голос. – Мне не хватает самой главной фигурки, чтобы играть!

Сую руку в карман и отдаю Иде пластикового Гарри Поттера.

МАРТ

– Ради Бога, простите.

Мужчина средних лет, с крупным носом, ясными зелеными глазами, седыми висками, одетый в черную однобортную сутану, встал рядом с моей скамьей.

– Я ждал доставку пиццы, думал, это вы.

– Разве вам можно поминать Его всуе?

– Нельзя, – он улыбался так приветливо, что я тоже улыбнулась в ответ, – но иногда очень нужно. Меня зовут отец Джон, а вас?

У меня получилось. Или это у Данилы получилось. Или у нас обоих.

Вход в метавселенную работал только по вторникам и четвергам, ровно час. В другие дни церковь не была видна ни с шоссе, ни из леса, ведущая к ней дорога тоже отсутствовала. Пока я выяснила это эмпирическим путем, стоптала вторые железные башмаки, сносила второй посох и второй колпак потеряла.

«Пицца: моцарелла, песто, мало ветчины».

«Увядшие цветы».

«Цитаты».

«Набор Гарри Поттер».

Комментарии Данилы в строчках кода так и не обрели смысл, зато стали руководством к действию. Пусть пока неясным, но я верила, что однажды смогу разобраться.

Компьютерные квесты не были для меня увлекательным занятием. Ходишь по одной и той же локации с набором непонятно к чему применимых предметов, среди которых обязательно будет нелепая в своей бесполезности половинка ножниц, повторяешь раз за разом одинаковые действия, но если хватит терпения, то количество однажды перейдет в качество, и можно будет получить свой заветный приз.

Терпения у меня мало, зато настойчивости хватит на весь наш приход.

ЧЕТВЕРГ

– Обойдемся сегодня без исповеди. Господу ведь угодно разнообразие?

Отец Джон вытягивает скрытые под длинной черной сутаной ноги в белых кроссовках.

– Допустим. И чем же мы займемся до того, как пицца совсем остынет?

– Голосованием.

– За что будем голосовать? Или против чего?

– Сначала я думала – за то, чтобы меня начали приглашать на чаепитие. Но, даже если случится чудо и наберется достаточное количество голосов, я все равно не смогу на него попасть. Вы ведь это знаете?

Отец Джон кивает.

– Значит, будем голосовать за подсобку. Рассказать вам, что такое блокчейн?

– Не нужно.

– Мне нужно три голоса, чтобы получить туда доступ. Три ключа. Один уже есть – Ида отдала его. Осталось два. Давайте спросим Джун и Тилли.

– Остались еще неучтенные грехи, ты в курсе?

– Нет, но прямо сейчас это неважно. Я позову их?

Он снова кивает.

Джун выглядит недовольной, Тилли – растерянной.

– Катя хочет знать, готовы ли вы проголосовать за то, чтобы дать ей возможность побывать в подсобке.

Звучит дурацко, надо будет сказать Даниле, чтобы заменил отцу Джону эту реплику.

– Да, – первой говорит Тилли, не глядя на меня.

– Да, – Джун тут же разворачивается на своих квадратных каблуках, чтобы уйти.

– Спасибо! – кричу я. – Спасибо!

– Три! – Я поворачиваюсь к отцу Джону. – Три ключа!

– Самое время вернуться к неучтенным грехам, – он косится на пиццу. – Ты задумывалась, почему они так называются?

– По аналогии с программистскими грехами, – вспоминаю я рассказы Данилы. – Технический долг, переформатирование чужого кода под свой вкус, что-то там еще.

Отец Джон мягко улыбается:

– Их никто не учитывает, не берет во внимание. Это сложно, но при большом желании возможно. Невнимательность тоже есть неучтенный грех. В прошлый раз ты задала вопрос о количестве ключей, сама на него ответила, а правильного ответа не дождалась.

Я вспыхиваю, холодею и снова вспыхиваю.

– Ключей пять? Сто? Миллион сто тыщ до неба?

– Четыре, – отец Джон встает со скамьи.

– Че-ты-ре.

Креольский акцент Марфы действительно очень силен, но я понимаю все, что она говорит:

– Мой мальчик сейчас не здесь, не со мной, не в этой стране. Он дома, на Гаити. Ему десять лет, скоро одиннадцать. Его зовут Алим.

Марфа делает долгую паузу.

– Когда я делаю так, – она достает из кармана фигурку Рона Уизли, которую я оставила в ящике с игрушками, и осторожно гладит пальцем пластиковую щеку, – мой мальчик говорит, что чувствует мое тепло. Возьми мой голос, и будет четыре.

– Марфа, Марфа, – встревает отец Джон до того, как я успеваю ответить.

– Это ее право, – прерываю я его.

– До твоего появления, – он пристально смотрит на меня, – мы не знали не только, что плоть можно смирять пиццей, но и что Гарри Поттер будет служить культу вуду.

– Марфа не делает ничего плохого.

– Раз уж ты упоминала блокчейн, нет ли в нем такого понятия, как иерархия ключей?

– Есть. Один из владельцев