— Мама, мне жаль, что ты так это восприняла. Я надеялась, ты захочешь узнать, как он ко мне относится, счастливы ли мы, скажешь, что хотела бы с ним познакомиться. Мы могли бы приехать на день-два, когда у нас все устроится. Он зарабатывает пятьдесят фунтов в неделю, — устало сказала Эран.

Возникла напряженная тишина.

— Пятьдесят? — переспросила Молли.

— Да, он очень хороший певец. В следующем году ты можешь услышать его по радио… — Эран вздохнула.

Долгое молчание, затем раздался презрительный смех.

— Да я ни слушать его не буду ни по какому радио, ни встречаться с ним, потому что ноги его не будет поблизости от Данрасвея. Под моей крышей цветных не будет никогда! — Молли сказала это очень твердым тоном.

Неожиданно Эран почувствовала острую боль в горле, внутри все задрожало, комок подкатил к горлу.

— Ты стыдишься его? Меня? — спросила Эран.

— А разве ты не слышала, что я сказала? И стыд, и отвращение — вот что я чувствую. Немедленно прекращай с ним все шашни, позвонишь мне сразу же. Потом и поговорим о твоем приезде домой, — заявила Молли.

— Прости, мама, но если я не могу привезти с собой Бена, то я… — Эран запнулась.

— Нет, я запрещаю! И не вздумай еще хоть когда-нибудь заговорить об этом!

Линия умолкла.

Квартира на первом этаже в Голландском парке была светлая, просторная и абсолютно пустая. В ней были спальня, ванная, кухня, гостиная, высокие потолки с лепниной и еще — большой черный кот, с благодушным видом сидящий на задних ступеньках, ведущих в сад. Никто не знал, кто его хозяин.

Эран и Бен уставились на нишу возле окна и хором воскликнули:

— Пианино! Сюда поставим пианино!

Поскольку с этим важным вопросом разобрались, остальное Бена уже не интересовало. Эран могла выбирать обстановку по собственному вкусу. Она смущенно посмотрела на то место в спальне, где предполагалось поставить кровать, и кровь бросилась ей в лицо. Предстоящая жизнь блудницы выглядела весьма захватывающе!

Озадаченный Бен копался в ворохе бумаг, которые передал им маклер.

— Ты что-то в этом понимаешь? — спросил он у Эран.

Девушка решительно взяла документы и прочитала их от и до, обращая внимание на все параграфы, подразделы и пр.

— Нам надо оставить депозит, платить каждую последнюю пятницу месяца, все счета мы оплачиваем сами, ремонтируем все поломки, не сдаем в субаренду… договор о найме действителен на два года, — заключила Эран.

Два года! Эран затаила дыхание, но выражение лица Бена не изменилось.

— Хорошо, давай подпишем эти чертовы бумаги и пойдем выбирать пианино, — сказал Бен.

Они так и сделали. Ночной Лондон, казалось, был просто переполнен пианино — большими, черными, блестящими, с впечатляющими ценниками. Они пробовали, как звучит каждый попадающийся им инструмент.

Наконец, они нашли подходящий «Стейнвей».

— Вот этот, — указал на инструмент Бен.

— Да, но сейчас это нам не по карману, — вздохнула Эран.

— Что? Но, Эран, мы должны его взять! Мы можем взять в рассрочку, тот парень, говорил, что можно платить помесячно… — Бен злился.

— Бен, так не надо покупать, это неправильно. В конечном итоге это получается гораздо дороже, — попыталась объяснить Эран.

— Да какое это имеет значение? Мне нужен этот инструмент, я должен его иметь! — заявил Бен.

Эран задумалась.

— Ладно. Но мы заплатим сразу всю сумму, — наконец сказала она.

— Каким образом? — усмехнулся Бен.

— Дай мне на это неделю, ладно? — попросила Эран.

— Ну, ладно, я думаю, мы все равно не переедем до конца июля. Но где мы возьмем шестьсот фунтов? — Бен поднял брови.

— Доверься мне, — сказала Эран.

Когда она вернулась в Ислингтон, то села за стол и написала письмо Дэну и Аймир. Она понимает, что это огромная сумма денег, и поймет, если для них это слишком много, но она ведь уже вернула им все, что брала в долг на учебу, до последнего пенни. Если бы они видели это пианино и глаза Бена, когда он играл! Если бы они помогли с деньгами, Эран отдала бы им самую первую его пластинку, и у них всегда были бы самые лучшие места на каждом его выступлении. Она очень просит помочь, но возможно ли это?

В ответ она получила от Аймир письмо и чек на восемьсот фунтов.

В письме говорилось:

«Дорогая Эран,

Спасибо тебе, что предоставила нам возможность помочь Бену в самом начале его карьеры, мы уверены, что его ждет большое будущее. Мы надеемся приехать в Лондон и послушать, как он играет, когда вы устроитесь на новом месте и приобретете пианино. Ты так много рассказывала о Бене, что нам кажется — мы хорошо его знаем. Мы очень рады, что ты нашла человека, которому можешь доверять. Можешь ли ты прислать кассету, чтобы мы послушали, как он поет?

Наверное, ты и счастлива, и полна тревоги — все сразу. Мы желаем вам большой удачи, всего самого хорошего, что сделает вашу жизнь полной и счастливой. Как я уже раньше писала, у тебя очень ответственная роль в этом союзе, но я уверена, ты с ней справишься. С нетерпением жду встречи, чтобы узнать все подробности. Как жаль, что тебе пришлось проститься с Мораг и Олли, но конечно же в ближайшие годы тебе придется все силы посвятить Бену. Если потребуется какая-то помощь с нашей стороны, только дай нам знать. Берегите друг друга. Оставшиеся деньги пригодятся вам на обзаведение хозяйством. Вам понадобится немало, но мы надеемся, что этих денег хватит.

С любовью, Аймир и Дэн».

Эран поцеловала письмо, подумала о своей матери и расплакалась.

Оливер Митчелл лежал на полу лицом вниз, изо всех сил колотя ногами по полу, и заходился в истерике, крепко вцепившись в щиколотки Эран.

— Нет! Не уходи! Н-не уходи! — плакал он.

Это была душераздирающая сцена, и сердце Эран разрывалось, когда она пыталась освободить плечо, в которое вцепилась Мораг. Ее горячие слезы заливали шею Эран.

— Ну, пожалуйста, не плачьте вы так, я буду вас навещать, я обещаю… — бормотала Эран.

Холли решительно оторвала от нее обоих детей и отнесла их в холл, где и заперла под их непрекращающиеся завывания. Это был единственный выход.

— Лучше тебе побыстрее уйти, Эран, пока они не выломали дверь, — сказала Холли.

Утерев слезы, девушка молча обняла ее и, подхватив вещи, поспешно вышла на улицу, где в автомобиле с заведенным мотором ее ждал Уолтер. Когда Эран садилась в машину, она заметила две прилипшие к стеклу мордашки: сжатые кулачки молотили по стеклу изо всех сил, и тут она почувствовала всю боль, которую только может испытать раскаявшийся мучитель детей. Оставить этих детишек было хуже, чем оставить собственных родителей, это была самая большая боль, которую Эран кому-то причиняла в своей жизни. Как она могла так поступить?