— Кто обещал? — Они с Лерой выдали это хором и неотрывно смотрели на Кузнецову. Та молчала, мотала головой, Илья снова дал ей пощечину, хорошую, с оттяжкой, и это помогло. Кузнецова вскинулась, оглядела обоих и сказала — Илья был готов в этом поклясться — с надменным превосходством высшего существа:

— Со мной бог говорил, сказал, сколько заплатить осталось, чтобы Светочка вернулась ко мне…

Лера буквально кинулась вперед, да так резко, что Илья не успел ее остановить:

— Такой помощи ты от меня хотела? Денег? — сквозь зубы проговорила она и едва не вцепилась Кузнецовой в волосы. Илья кое-как оттащил девушку в сторону и тут заметил, что Кузнецова улыбается:

— Да, мне немного осталось, а ты отказалась! Жадная дрянь, как Серегин, как Стешин. Никто не хотел мне помочь…

Упоминание Макса подстегнуло, Илья подобрался, убрал руки за спину, сжал кулаки и негромко спросил, стараясь говорить спокойно:

— Кому ты платила? Ангелу?

— Нет, — продолжала улыбаться Кузнецова, — старцу.

Она снова принялась креститься и бормотать что-то душеспасительное, и больше всего на свете Илья хотел, чтобы тетка заткнулась. А в голове уже складывалась расплывчатая, правда, картинка: Артемьев говорил, что Кузнецова — примерная прихожанка, проводит в церкви столько же времени, сколько и на работе, и теперь понятно, что он прав. Старец какой-то, ангел, говорящий с ней господь — диагноз примерно ясен, подробности выяснят специалисты, но позже, к ней пока еще много вопросов.

— За что платила, — спросил Илья, — что за старец?

И хоть знал приблизительно, что услышит, но все ж по нервам точно наждачкой провели, а внутри все сжалось — и от собственного горя, и от лютой злобы: вот же с тупой овцой судьба свела, как только ее земля носит.

— Он святой, он мертвых воскрешает, — с благоговением произнесла Кузнецова и снова перекрестилась. — Он сказал мне на исповеди, что Светочку можно вернуть, но нужны деньги.

Илья будто снова оказался на пустыре, где Кудрин весело наматывал псов на покрышки своего «Паджеро». Ждал одного, а получил жирную здоровенную фигу в нос, думал, что второго раза не будет, однако ж крупно ошибался. Кузнецова сложила ладони «лодочкой», прижала их к груди и что-то страстно шептала, Лера пробормотала: «Дура», и отвернулась. Все, собственно, тетка больная на всю голову, толку от нее ноль, можно уходить. Хотя осталась парочка нестыковок, и эта овца должна их разъяснить, если мозги еще не все вытекли.

— Я не понял, — сказал Илья, — все знают, что твоя дочь поехала учиться и пропала. При чем тут воскрешение из мертвых? Вдруг она жива до сих пор, живет в каком-нибудь ауле, родила пять или десять детей и про родную мать знать не хочет. И почему ты сюда пришла, а не на вокзал? С чего решила, что твоя Света в лесу воскреснет?

Кузнецова подняла на него глаза и улыбнулась так, будто видела нечто, самое прекрасное в ее жизни, но глядела не на Илью, а точно внутрь себя, от чего ему стало неприятно и даже жутко. С безумцами ему раньше общаться не доводилось, видел как-то эпилептика в момент припадка, да и то со стороны, а чтобы вот так, непосредственно, глаза в глаза… Не доводилось. И мелькнула мысль, что если Кузнецова как-то извернется и прикончит его одного, или вместе с Лерой, то тетке ничего за это не будет, спишут все на состояние аффекта или как оно там правильно у буйных называется.

— Старец сказал искать там, где я ее в последний раз живую видела.

— Так это было здесь? — и тут вдруг картинка сложилась, на мгновение, на доли секунды, и тут же распалась, да и слава богу. Илья вдруг разом понял все, понял от начала и до конца, и почувствовал, как по хребту пробежал неприятный липкий холодок. Ветер был тут ни при чем, к тому же перед глазами на миг потемнело, и он как сквозь подушку услышал голос Леры:

— Ты ее здесь видела? Куда она делась? Что здесь произошло?

Лера не выдержала и сорвалась на крик, снова ринулась к блаженно улыбавшейся Кузнецовой, но Илья опередил девушку. С размаха залепил тетке пощечину, потом еще одну, для симметрии, Кузнецова отшатнулась, прижала ладонь к щеке и смотрела на него вовсе уж безумным взглядом, понимая, что попалась, только не могла понять — как именно. А Илье будто кто на ухо шепнул — ты прав, тут нечисто. Место безлюдное, тихое, всяко могло произойти… И он сказал, глядя Кузнецовой в глаза:

— Ты с дочерью пришла сюда семь лет назад. Зачем?

Блефовал, разумеется, но угодил в точку. Кузнецова потянулась к своим очкам, Илья загородил ей дорогу, и тетка сказала, глядя куда-то вбок, на груды песка:

— Мы приехали просто погулять. Тут красиво, я помню эти места с детства, я когда-то жила здесь неподалеку, нам запрещали ходить в карьер, но мы не слушались. А однажды пропали двое из нашего класса, брат и сестра, одиннадцать и двенадцать лет, пропали в сентябре, а весной их откопали из песка лисы и обглодали кости…

— Вы пришли, и что дальше? — перебил ее Илья.

И тут Кузнецова первый раз заплакала. Слезы потекли у нее по щекам, а она и не пыталась смахивать их, сидела, положив руки на колени, и закрыла глаза. «Все верно — снова шепнул кто-то со стороны — ты все знаешь», — и Илья дорого бы заплатил, чтобы остаться в неведении. Но плату с него никто требовать не собирался, вынуждая идти дальше, через силу, через боль и отвращение, но идти до конца, до стенки, до тупика.

— Да она убила ее, — спокойно сказала Лера, глянула на Илью, на Кузнецову, скривилась то ли в усмешке, то ли в гримасе, — она убила свою дочь, а теперь хочет воскресить ее за деньги банка! Сука, какая же ты сука! Илья, надо в полицию звонить, это убийство…

— Она сама упала! — выкрикнула Кузнецова. — Сама, я не виновата! Она упала с обрыва, а сверху рухнул песок. Я хотела помочь ей, но не смогла, песка было слишком много, он был очень глубокий. И я ушла…

— А полиция? — потрясенно спросил Илья. — Что они сделали? Искали ее, вызывали спасателей?

И не поверил своим ушам, как и Лера, они беспомощно глянули друг на друга, услышав:

— Я не сообщала… Я не стала никуда звонить.

У Ильи аж горло перехватило, он стоял, дурак дураком, глядел на безумную бабу, умом понимая, что оставлять в живых ее нельзя хотя бы из гигиенических и санитарных соображений, а сам не мог и слова сказать. Единственный ребенок, дочка падает с обрыва, а мать просто уходит прочь и вместо того, чтобы поднять на уши полгорода, спокойно идет домой, ужинает, ложится спать. А Света еще дышала, еще жила в это время, попавшие под лавину или такой вот обвал люди могут умирать сутки или больше, если их не найдут. А эту-то вообще никто не искал.

— Какого черта, — проговорил Илья, — ради бога, какого черта ты не позвонила в полицию? Почему, мать твою? Почему ты этого не сделала?

И понял вдруг, что если убьет ее сейчас, немедленно, на этом самом месте, пару-тройку раз качественно приложив затылком о стальной болт крепления гигантского трака, и тоже вот так уйдет, то это на небесах ему в плюс пойдет. В большой, жирный плюс, который, когда срок придет, зачтется. Но держался пока, хоть уже из последних сил, не мог безумную бабу и пальцем тронуть — это был его ключ к гибели Макса.