Выскочив из-за угла, они подбегают к двери лаборатории, Хелена вскрывает ее выстрелом из дробовика. Барри первым врывается внутрь, его встречают два оглушительных выстрела, пули проходят в каких-то сантиметрах от его головы. К его удивлению, стрелявший ему знаком – они встречались одиннадцать лет назад, в ту ночь, когда его отправили в прошлое воспоминание. Маркус Слейд стоит в нескольких шагах поодаль, у терминала, на нем белая майка и серые шорты, будто он только что из тренажерки, темные волосы слиплись от пота. В руках – револьвер из полированной стали. Слейд явно узнал Барри.

Барри стреляет и попадает ему в правое плечо. Слейд отшатывается к экранам, роняет револьвер и оседает на пол.

Хелена подбегает к депривационной капсуле и тянет за рычаг экстренного открытия люка. Когда Барри тоже достигает капсулы, люк уже открыт, видно, как плавающий на спине в соленой воде Чжи Ун безуспешно пытается сорвать внутривенный инъектор с левого предплечья.

Барри сует «глок» в кобуру, выуживает Чжи Уна из теплой воды и, выдернув его наружу, отшвыривает прочь через всю лабораторию.

Плюхнувшись на пол, Чжи Ун приподнимается и смотрит на Барри и Хелену снизу вверх, стоя на четвереньках. Он голый, с него капает. Заметив в нескольких шагах от себя револьвер Слейда, Чжи Ун прыгает к нему, державший его на мушке Барри стреляет, то же самое делает и Хелена. Заряд крупной дроби отшвыривает Чжи Уна к стене, на месте грудной клетки у него дыра, жизнь хлещет оттуда наружу вместе с кровью.

Барри осторожно приближается, не отводя прицела от изуродованного туловища, однако Чжи Ун умирает прежде, чем Барри оказывается рядом – его остекленевший взгляд пуст.

Хелена

7 ноября 2018 г.

Смотреть на Слейда поверх ствола дробовика – одно из самых приятных ощущений во всей ее разбитой вдребезги жизни.

Она достает из кармана флешку.

– Я сотру весь код до последней строки. Потом разберу кресло, микроскоп…

– Хелена…

– Говорю сейчас я! Потом стимуляторы. Все оборудование и программное обеспечение в этом здании. Как если бы кресла никогда не существовало.

Слейд опирается на основание терминала, в глазах застыла боль.

– Минуту назад все было в порядке.

– Для меня прошло тринадцать лет, – возражает она. – А для тебя?

Похоже, Слейд призадумывается. Барри приближается и ногой отшвыривает в сторону револьвер.

– Понятия не имею, – отвечает Слейд наконец. – Когда ты отправила в небытие мою платформу – кстати, ловко у тебя вышло, я так до конца и не понял, как тебе удалось, – у меня ушло несколько лет, чтобы снова построить кресло. Но после этого я прожил столько жизней, что ты и представить не можешь.

– И что ты в них делал? – спрашивает она.

– В основном потихоньку разбирался, кто я есть и кем мог бы стать – в разных местах, с разными людьми. В отдельных случаях… не то чтобы совсем потихоньку. Но в этой, последней временной линии обнаружил, что больше не могу достичь высокого синаптического числа, чтобы записать собственное воспоминание. Я прошел слишком много дорог. Моя память вмещает слишком много жизней. Слишком большой опыт. Память стала рассыпаться. Некоторые временные линии я вообще не помню, разве что отдельными урывками. Отель – вовсе не то, с чего я начал. Им я закончил. Я его построил, чтобы позволить и другим испытать могущество того, что все еще остается – и навсегда останется – твоим творением.

Он с трудом делает глубокий вдох и переводит взгляд на Барри, а Хелена думает, что даже сквозь явную боль в глазах Слейда просвечивает строгая глубина, дающая понять, что их обладатель действительно прожил долгую, очень долгую жизнь.

– Так ты меня благодаришь за то, что я вернул твою дочь? – спрашивает Слейд у Барри.

– Она снова мертва, ублюдок ты хренов. Не перенесла шока от того, что вспомнила собственную смерть, и еще от появившегося вчера здания.

– Честное слово, мне очень жаль.

– Кресло в твоих руках служит лишь разрушению.

– Верно, – говорит Слейд. – Любой прогресс поначалу разрушителен. Как индустриальная эпоха, принесшая с собой две мировые войны. Как хомо сапиенс, вытеснивший неандертальцев. Но неужели ты хочешь отмотать назад все то, что дал прогресс? Да и сможешь ли? Прогресс неизбежен. И он несет с собой добро.

Слейд смотрит на входное отверстие от пули у себя в плече, трогает его пальцем, морщится, снова переводит взгляд на Барри.

– Хочешь поговорить о разрушительной силе? Как насчет тех, кто влачит существование в крошечном аквариуме, в этой пародии на жизнь, на которую нас обрекают органы чувств, доставшиеся от приматов? Жизнь – страдание. Но она не обязана быть такой. Почему ты должен мириться со смертью собственной дочери, когда это можно изменить? Почему умирающий не может вернуться обратно в молодость со всеми своими знаниями и опытом, а должен проводить последние часы в муках агонии? То, что вы защищаете, не есть действительность – это тюрьма, это ложь. – Слейд смотрит на Хелену. – И ты это знаешь. Не можешь не понимать. Ты открыла для человечества новую эпоху. В которой больше не нужно страдать и умирать. Где каждый может столько всего испытать. Поверь, когда ты проживешь бесчисленные жизни, твой взгляд на это изменится. Ты позволила нам выйти за пределы собственных чувств. Ты – наша спасительница. И все это – твой нам дар.

– Я знаю, как ты со мной поступил в Сан-Франциско, – отвечает Хелена. – В первоначальной временной линии. – Слейд смотрит ей в глаза, не моргая и не отводя взгляда. – Когда ты рассказывал мне, как случайно обнаружил возможности кресла, ты умолчал о том, что меня убил.

– И однако ты здесь. Смерть больше над нами не властна. Это твое создание, Хелена, дело всей твоей жизни. И тебе следует его принять.

– Неужели ты и вправду думаешь, что человечеству можно доверить кресло памяти?

– Подумай о том, сколько добра оно может принести. Я знаю, ты хотела использовать эту технологию, чтобы помогать людям. Чтобы помочь собственной матери. Но теперь ты можешь быть с ней, пока она еще жива, пока ее сознание не повреждено. Ты можешь вернуть все ее воспоминания. Мы можем возвратить из мертвых Чжи Уна и Сергея. Сделать так, словно всего этого не было. – Он улыбается полной боли улыбкой. – Разве ты не видишь, сколь прекрасным сделался бы мир?

Хелена делает шаг в его сторону.

– Допустим, ты и прав. Допустим, что возможен такой мир, в котором кресло сделает жизнь людей лучше. Дело не в этом. Дело в том, что, может статься, ты неправ. Дело в том, что мы не в состоянии предвидеть, как люди распорядятся этим знанием. Мы знаем только, что, когда достаточное количество людей узнает про кресло и про то, как его построить, обратной дороги не будет. Нам уже никогда не вырваться из петли всеобщего знания о кресле. Оно возродится в каждой новой временной линии. Из-за нас человечество будет обречено. Лучше уж я упущу какие-то предполагаемые грандиозные перспективы, но ставить все на кон не имею права.