Я осторожно приближаюсь, наблюдая за реакцией девушки. Прерывисто вдыхаю, глядя на её губы. Наклоняюсь, касаюсь пальцами её щеки, последний раз смотрю в глаза — не будет ли она против, и…

О. Боже!

Я целую её!

Я наслаждаюсь её вкусом, пока мой язык нежно, но настойчиво овладевает её ртом.

Этот поцелуй тут же выбивает из головы все ненужные мысли и сомнения.

Я мечтал это сделать с тех пор, как впервые увидел её в приёмном покое. И теперь проклинаю себя за все дни, часы и минуты, которые тянулись, пока я не решался на это.

Я целую её мягкие губы, и Алиса забирает моё дыхание. Я переживал, что разучился целоваться, но нужно было переживать за то, чтобы не разучиться дышать, когда это всё-таки произойдёт, потому что теперь я задыхаюсь, и у меня кружится голова.

Я целую её бережно, неторопливо, но страстно, а в это время всё моё тело бьёт неистовым жаром. Пульс ускоряется до таких пределов, что ударяет набатом в уши. Бам-бам-бам!

Мне так хорошо, но как это пережить и не сойти с ума?

Остатки воли уходят на то, чтобы стиснуть Алису в своих объятиях и не причинить ей тем самым боль. Мои пальцы бесцеремонно погружаются в её волосы, лихорадочно исследуют шею, затылок, подбородок — для них больше нет преград, но мы всё ещё стоим посреди улицы. Об этом нужно помнить, нельзя терять голову.

Но тут девушка начинает постанывать, прижимаясь ко мне всем телом, и я понимаю, что у меня сейчас окончательно сорвёт крышу.

Стоп!

— Осторожнее! — Успеваю воскликнуть я, оторвавшись от её губ, и отворачиваю девушку от летящих в нас брызг.

Вся грязь из дорожной лужи обрушивается на мои ноги и спину.

— Гад! — Придя в себя, кричит Алиса вдогонку белому внедорожнику.

Тот словно специально вилял, чтобы наехать на эту лужу и обрызгать нас.

— Как ты? — Я отпускаю Алису и оглядываю её шубку, ножки и обувь.

Кажется, они не пострадали. Весь удар достался мне.

— Вот же гад… — С досады бросает она вслед удаляющемуся автомобилю и потрясает кулаком. Затем оглядывает себя. — Я в порядке … А ты?

— Я? — Пытаюсь заглянуть себе за спину.

Уже темнеет, но, похоже, грязь на тёмной ткани пальто и брюк видна замечательно, потому что Алиса охает.

— Сейчас. — Она шарит по карманам. — Вот, у меня есть салфетки, сейчас почищу тебя.

— Да не нужно. — Пытаюсь отказываться я.

— Этот придурок тебя с головы до ног окатил! Постой смирно, вот так. — Она суетится у меня за спиной, осторожно проводя салфеткой по брюкам сверху вниз. — Отлично, убирается, не переживай. В прошлом году я надела шерстяной бежевый костюм, который только забрала из химчистки, помню, отдала за него целое состояние, иду в офис, вся такая красивая, а тут по дороге самосвал летит — черт знает, откуда взялся в центре города! Так он меня так окатил, что у меня грязь была и в глазах, и во рту, и в ушах! Боже, я так рыдала от обиды, ты не поверишь…

Мы смеёмся.

Мне так легко и хорошо.

Я смотрю в тёмное осеннее небо, вдыхаю прелый, холодный воздух и улыбаюсь.

Ощущение такое, будто снова живу.

Наверное, так чувствует себя прибывающий к суше моряк, который долго дрейфовал на хлипком судёнышке по океану без еды, пресной воды и надежды на спасение.

— А этот мужик… — задумчиво тяну я, воскрешая в памяти его черты, — во внедорожнике. Его лицо мне показалось знакомым.

Алиса приподнимается и начинает чистить спинку моего пальто:

— Так это Никита Дубровский…

— Кто-то известный?

Она вздыхает, и мне очень хочется видеть её лицо в этот момент.

— Один известный придурок. — Раздражённо бросает Алиса.

И я поворачиваюсь к ней лицом.

— Так это у него ты брала интервью?

— Угу. — Кивает девушка.

— С манерами у него совсем плохо. — Замечаю я, залюбовавшись её прекрасным лицом.

— Это да. — Смущённо хлопает ресницами Алиса. — Зато благодаря его невежественности мы с тобой перешли на ты…

— Да. — Хрипло подтверждаю я. — Верно.

Меня снова бросает в жар и снова манит к её пухлым губам.

Может, нам стоит продолжить с того момента, на котором мы остановились?

— Хотя на «вы» тоже было неплохо… и что-то в этом есть… — Она опускает веки, будто боится даже взглянуть на меня.

— Хорошо. — Я притягиваю её за талию. — Тогда мы можем возвращаться к официальному обращению, когда нам захочется…

— Как скажете, Вадим Георгиевич…

— Вот чёрт! — Я едва успеваю оттащить её в сторону, как по дороге проносится очередной «супер-гонщик». — Так, Алиса Александровна, нам с тобой нужно решить, чем мы займёмся дальше. Если ты хочешь сходить куда-то, то мне придётся поехать, переодеться.

— Не нужно. — Она берёт мою руку в свою. — Пакет. — Девушка кивает на стоящий на капоте автомобиля белый свёрток. — В нём контейнеры, я взяла нам еды из ресторана. Ты не против, если мы спокойно поедим дома?

— Хорошо, давай. — Улыбаюсь я, глядя на то, какой крохотной кажется её ладошка по сравнению с моей.

— А то я та-а-ак устала: целый день на каблуках! Мне не хочется уже никаких ресторанов, хочется забуриться в тапки и плюхнуться дома на мягкий диван!

При упоминании дивана мы оба едва ли не краснеем. Похоже, та ночь запомнилась нам обоим.

— Тогда поехали, — говорю я.

Помогаю ей сесть, вручаю пакет, и мы едем в уже знакомую мне квартиру с видом на парк.

Через полчаса мы сидим перед телевизором и смеёмся над каким-то stand up- шоу. Не стали заморачиваться по поводу сервировки: просто подвинули столик, разложили на нём контейнеры с едой, принесли столовые приборы, напитки, а сами развалились на диване.

— Целый день почти ничего не ела, — с набитым ртом говорит Алиса, — всё тошнило, тошнило, а тут вдруг аппетит! Прости, если я сейчас напоминаю Коржика из «Улицы Сезам», я просто не могу это контролировать! Я сейчас способна съесть всё, что не приколочено!

Она выглядит милой и забавной.

Ей неловко, а я вдруг понимаю, что мне с ней, здесь, в этот момент максимально комфортно. Никаких условностей, никаких приличий, нарядов, прямых спин и вежливых фраз. Только её забавные усы из соуса над верхней губой, и удовольствие от того, что мы оба можем побыть самими собой.

— Мне нравится, как ты ешь. — Признаюсь я.

Алиса перестаёт жевать, и по её лицу я вижу, что сморозил очередную глупость. «Нравится, как ты ешь» — комплимент сомнительный, хоть и чистая правда.