О необычайном успехе Гудини говорит весь корабль. Радист передает сообщение о вечере на Ньюфаундленд, оттуда в Нью-Йорк. Корабль не успевает пристать к берегу, как о поразительном подвиге Гудини трубят уже все американские газеты.

На следующее утро Гудини и Рузвельт гуляют по верхней палубе. На полпути Рузвельт останавливается и смотрит Гудини прямо в глаза.

– Гудини, скажите мне правду, как мужчина мужчине, – говорит он. – Что это было вчера – настоящий спиритизм или надувательство?

Гудини удивлен, что человек с таким ясным умом может быть настолько доверчив.

– Нет, полковник, – говорит он, качая головой, – это был фокус.

И лишь гораздо позже, чтобы положить конец все более распространяющейся моде на спиритизм, Гудини раскрывает секрет своего трюка. Как многие его фокусы, он потребовал тщательной подготовки. За некоторое время концерта билетный кассир сказал ему на ухо, что на борту будет Рузвельт, и Гудини было время разузнать о недавнем путешествии Рузвельта по Амазонке. Наткнувшись на карту этого путешествия, Гудини скопировал ее на грифельную доску, которую затем спрятал под чистой, но сперва подписал именем У. Т. Стеда. Поскольку среди публики было много друзей Рузвельта, фокусник был уверен, что кто-нибудь – может быть, и сам Рузвельт – обязательно задаст о нем вопрос. Тем не менее Гудини заранее подстраховался: он накидал в шляпу конвертов с одним и тем же написанным на листке бумаги вопросом. Однако, посмотрев на вдавленные следы на книге, которую Рузвельт положил под листок, когда писал, Гудини сумел разглядеть, что паче чаяния Рузвельт задал тот самый вопрос, которого Гудини и добивался. Вуаля!

Белый дом, Вашингтон

6 мая 1906 года

Первый – один из самых пишущих политиков; второй – один из самых политических писателей. Они вместе сидят за обедом в Белом доме.

Президент Теодор Рузвельт – кипучий, по-юношески неотесанный, жестикулирующий, любитель поохотиться на крупную дичь и республиканец, который воюет с большим бизнесом, – пробыл в Белом доме пять лет. Сочинения Теодора Рузвельта – истории, биографии, критика, политическая философия, естествознание, мемуары – растянулись на пятнадцать томов, опубликованных в таком разнообразии изданий, что оно кажется бесконечным. Нет никаких признаков, что он намерен опустить перо: он только что написал две журнальных статьи: «Загон волков» и «Медвежья охота в Колорадо», а его новая книга «Активный отдых американского охотника» должна выйти осенью. Он – непреодолимая сила, или, как выразился Герберт Уэллс, «большой шум Америки».

Уже одиннадцать лет, с тех пор, как в свет вышла его первая книга «Машина времени», Уэллс одерживает успехом за успехом, особенно в области научной фантастики: «Человек-невидимка», «Война миров», «Первые люди на Луне». В своих футуристических романах он всегда имеет в виду настоящее: создавая воображаемое будущее, он надеется предостеречь мир от потенциальных следствий сегодняшних тенденций[107].

Во время этого турне, первого турне Уэллса по Америке, его принимают как героя. Он приехал не только читать лекции, но и слушать; он пишет серию статей для «Трибьюн», а также книгу, которая должна сразу же пойти в печать. Что характерно, она будет называться «Будущее в Америке».

Войдя в Белый дом, Уэллс с первой же минуты чувствует себя как дома; он высоко ценит тамошнюю бесклассовость, отсутствие лакейства и пустых комплиментов. Когда появляется президент, Уэллс, всегда испытывавший благоговение перед героями, ощущает, как улетучиваются все его предубеждения. Президент, отмечает он, не великан, но «довольно высокого роста, с лицом, скорее, задумчивым и озабоченным, чем напряженным, со сжатой в кулак рукой, которой он весьма активно жестикулирует». У него также «по-дружески прищуренные глаза за стеклами очков… как у человека, которому в глаза бьет солнце».

Уэллса поражает искренность Рузвельта; в отличие от других политиков, он не сдерживается, не беспокоится о том, что его неверно процитируют. Его речь течет потоком, «неподготовленная и умозрительная»: он думает вслух. Другие политики отличаются узостью мышления, «но ум президента Рузвельта вспыхивает от любой искры; такое впечатление, что он, как эхо, отражает все мысли своего времени, у него восприимчивость гения… Он – воплощение ищущего разума Америки».

Возможно, под этим фактически имеется в виду, что президент внимательно слушает все, что говорит ему Уэллс, потому что интервьюер полностью монополизирует беседу. Уэллс рассказывает Рузвельту о создании Мирового государства – общества, которым управляет наука и евгеника, свободного от национализма; мира, граждане которого поднимаются вверх в зависимости от заслуг.

Как оказывается, президент восприимчив к этим идеям, пусть даже и не всецело убежден, как сам Уэллс. Рузвельт верит в союз народов, а не единую державу, и отшатывается от социализма. Скорее, он «искренний индивидуалист, убежденный, что любой человек, если он ищет работу, обязательно ее найдет… и что для мирового прогресса нужно только упорно идти вперед, и единственной преградой на этом пути являются крупный бизнес и монополии».

После обеда они идут гулять в сад. Уэллс продолжает разглагольствовать о Всемирном государстве и беспокоится за будущее Америки. «Действительно ли та великолепная видимость начинаний, какой предстает Америка, содержит ясную и надежную гарантию постоянства и осуществимости? Что такое Америка: юность гиганта или гигантская тщета?» Короче говоря, не обречен ли американский эксперимент закончиться ничем?

Президент отвечает, что у него нет доводов против пессимистических видов на будущее. Если кто-то скажет, что Америка потеряет инерцию подъема, который должна пройти она, как и все человечество, тогда, по правде говоря, он не может решительно опровергнуть этой точки зрения. С другой стороны, он выбирает жить так, будто этого никогда не случится.

Потом Рузвельт говорит о том, что прочел первый роман Уэллса «Машина времени», тоскливое путешествие в будущее (год нашей эры 802701), где мир поделен между элоями, которые ведут изнеженную и беззаботную жизнь, и жуткими морлоками, которые трудятся под землей и, как постепенно выясняется, едят элоев. Голос Рузвельта становится все выше, все более напряженным, он еще сильнее жестикулирует, споря с таким представлением об участи человечества.

– Допустим, в конце концов все так и будет и все кончится вашими бабочками и морлоками. Сейчас это неважно. Реальны усилия. Они стоят того, чтобы продолжать. Стоят. Даже в этом случае. Усилия – усилия того стоят!

С этими словами президент встает на колени на садовом стуле, прижимая спинку к груди, и отстаивает свой оптимизм. Сцена словно бы взята из какой-то оперы. Президент и его доводы едины: он сам стал Надеждой. В глазах Уэллса он символизирует творческую волю человека, его решимость стоять на своем. «Никогда еще президент в такой мере не отражал дух своего времени. Это уже далеко не тот анархический индивидуализм XIX века, он приближается к некому созидательному планированию, которое является если и социализмом по определению, то во всяком случае его близким аналогом».