было армии. У нас не было даже милиции. Солдаты не стреляли по нам – они ходили по домам и приказывали всем садиться в автобусы. Мама и сестра сели в отдельный. Я больше никогда их не видел. Мне, братьям и отцу сказали, что Кират в опасности, а нас отвезут в безопасное место. «Все это на время» – говорили они, «Пока война не закончится». Тогда мы подумали, что это солдаты из НАТО и доверились им. Больше всего мне запомнился запах в автобусе, когда мы ехали. Это был запах пота вперемешку с машинным маслом. Он был такой сильный, что болела голова.

Нас привезли в пустое, брошенное здание. Кажется, это раньше была школа. Прошло несколько дней без еды и воды. А потом людей стали уводить, и они не возвращались. «Они вернулись в Кират. Война окончилась», – говорили нам. И мы верили. Вскоре настала очередь выходить и нам. Но нас привели не к автобусу, а в чистое поле за пределами школы. Земля вокруг нас была вся перекопана. На головы надели повязки, руки связали за спиной и велели стоять смирно. Кто бежал, в того сразу стреляли.

Зоран снова замолчал. Рука его будто ненароком скользнула к шее, как раз к тому месту, где виднелся шрам. Потом он резко опустил руку и закинул автомат обратно через плечо. После этой странной паузы продолжил свой рассказ:

– Аллах спас меня. Или проклял… Когда нас поставили в ряд, я так испугался, что обмочился и потерял сознание. Пришел в себя от запаха крови. Повязка спала с глаз. Была уже ночь, а я лежал под грудой мертвецов. Шея моя нестерпимо болела. Как оказалось, выстрел совпал с моим падением, так что пуля попала мне не в затылок, а только задела шею. В темноте я слышал, как кто-то стонал и плакал. Потом раздался выстрел, и все стихло. Солдаты ходили и добивали тех, кто еще был жив. Я прикинулся мертвым и подождал, пока шаги в темноте не прекратятся. Потом выбрался из-под мертвых и стал искать среди них отца и братьев. Напрасно тешил себя надеждой: мои родные были мертвы.

После этих слов Зоран что-то приказал своим напарникам. Они резко подняли меня со стула за оба локтя и повели к выходу. В дверном проеме мы остановились. Зоран сделал глубокий вдох.

– Посмотри вокруг, Андрей, – сказал он. – Что видишь?

Я видел людей, прохаживающихся по дороге мимо нас. Была и женщина с коляской, у которой я спрашивал дорогу раньше. Завидев меня, она почему-то резко опустила голову.

– Мир и спокойствие, правда? – продолжил Зоран, – Но представь, что сейчас из гор спустятся солдаты с оружием. И все эти люди окажутся беспомощны вот перед этой штукой.

И он показательно похлопал свой АК-47.

– Страна, у которой нет армии – как сладкая косточка для собаки, – продолжал Зоран, – Она словно говорит соседям: «Мы беспомощны, придите править нами, о, Цезари». И Нагора всегда была такой косточкой. Как был когда-то мой Кират. Быть беззащитным – что для человека, что для страны – большая глупость.

– Ты хочешь сказать, что вы – кем бы вы ни были – теперь защищаете Нагору? – спросил я.

– Мы защищаем «Малинку», – ответил Зоран, – Остального не касаемся. По крайней мере, пока наш хозяин не скажет по-другому.

– И кто же ваш хозяин?

Зоран посмотрел на меня с недоумением.

– А я думал, ты из Нагоры, Андрей. Разве не знаешь, кто сейчас во главе всего края?

Зоран вновь отдал не понятную для меня команду, и хватка, не отпускавшая руки весь последний час, наконец, отпустила.

– Прости, если напугали тебя, Андрей. Надо было проверить, кто пришел.

– Ничего страшного. Только можно как-то… более деликатно задерживать людей, что ли, – ответил я. – А ты наверное знаешь всех, кто живет здесь? Дарья Влученга – имя такое слышал?

– Нет, таких точно нет, – ответил он. – Видишь, в «Малинке» нагорцы и другие с Восточной Европы не живут. Слишком дорого.

– А кто тогда?

– Немцы, в большинстве.

– Постой, а прошлые жильцы куда переселились?

– Того не знаю. Мы здесь недавно – с момента, как появилась угроза террористов, хозяин нас позвал.

– И много эм… «вас»?

– Больше, чем видишь сейчас. Только так могу сказать, – произнес Зоран.

На этом наш разговор был закончен. Зоран с верзилами вернулся в здание, а я пошел по дороге, которая вела к центру Бойкова. Беседа оставила у меня двоякое ощущение. Кто же все-таки Зоран – друг или враг? И знает ли Борис, что прямо в столице находятся вооруженные люди?

«У меня чувство, что мы еще встретимся с этим мальчиком, который выжил. Эту историю я слышал раньше»

***

Магазинчик Дарьи назывался по ее фамилии – «Влученга». На визитке, что она оставила маме, было указано расположение на миниатюрной карте с обратной стороны – Скарбница. Каждый, кто был в Бойкове хотя бы раз, знал Скарбницу. Это было переплетение пешеходных улиц в самом сердце города, «туристический рай», по задумке Советов. Впрочем, на моей памяти туристов там всегда было мало. В магазинах с пыльными витринами скучающие продавцы продавали безделушки с символикой Бойкова (чаще всего брали маленького дракончика, или Смока, как он звался по легенде), а на улицах дородные барышни в псевдо-традиционных нарядах стояли за прилавками с наваленными на них осцыпками. Но с тех пор Бойков сильно изменился.

От «Малинки» я пошел в центр города по главной улице. Улица эта длинной витиеватой линией бежала от выезда на Купавы до самого входа в народный парк, пронзая город насквозь. Закончив застройку столицы, коммунисты назвали ее «Триглавской». После падения режима Великий Совет после непривычно долгого собрания и бурных споров согласился на новое название – улица Трех братьев. Взглянув на карту из туристического центра, я узнал, что улицу переименовали вновь. Она звалась теперь «Имени Кацпера Собепанка».

Сейчас на ней было оживленно – не в пример старому Бойкову. Тут и там маршировали отряды туристов с экскурсоводами во главе. Звучали фразы на немецком, французском и других языках. Время от времени по булыжной мостовой тарахтел забитый под завязку «Мелекс», люди на задних сидениях, кто равнодушно, кто пытливо, глазели по сторонам. Когда я подошел ближе к центру, на улице появились одетые в квазисредневековые наряды зазывалы с табличками на груди. Каждый, громко сотрясая воздух, звал в музей. «Музей истории Нагоры», «Музей сокровищ Потоцкого», «Музей Смока», «Музей трех братьев» – читал я на табличках. Все опять же на россыпи западноевропейских языков.

В Скарбнице я будто перенесся в другой мир. Вокруг меня