Его «Битлы перестройки» – такой конфуциански-магометанский конгломерат, то, о чем говорят, обыкновенно конспиративно понижающие голос мутноглазые обозреватели.

Я, наверное, знаю, что очень многие хотят писать, как ЕЮД: дело в соблазнительной простоте его приемов, ядовитых и жизнерадостных, как фильм «Борат».

Но ТАК ЖЕ пытались многие, а на выходе получалась сплошная неловкость.

Между прочим, для кого-то «Взгляд» – я встречал людей, подобное утверждавших – символизирует дорогостоящее духовное растление, а все ведущие горазды только на (прошу прощения у Михаила Леонтьева, написавшего блестящее предисловие к книге, за выпендрежное словцо) солипсические монологи, этакие конформные черти, прикрывавшиеся заботой о стране, не умевшие скрыть свой нарциссизм даже в монтажных склейках, не говоря о прямом эфире. Битлы, одно слово.

Но ЕЮД пишет о каждом из них так, что «причиняет приливы крови к голове».

Как по мне, это ловко выписанная сага о самородках, влюбивших в себя меня и меня же, самородка, вдохновлявших. Без них не то чтобы погибель мне была, но этой блестящей рецензии бы точно не было.

Запоминайте, я плохого вам не посоветую. Я приехал после тяжелейших съемок моей новой авторской программы, и пока она не выйдет в свет, о ней больше ни слова. Про программу я упомянул потому, что колонка будет небольшой, но емкой. Дело к вечеру, а когда день заканчивается, мне нужно подкрепить вас хорошей мыслью одного умного человека.

Страшно представить, но этот человек, о котором я скажу, даже умнее меня. Это невозможно представить, но это правда. Это человек такого же калибра, как Иосиф Бродский, только гораздо менее известный.

Лев Аннинский – очень известный литературный критик, исследователь, я бы даже назвал его ученым мужем, почему нет? Копаться в книгах, а потом писать блестящие тексты на основе этого долгого и нудного (а на сторонний взгляд, вообще неподъемного) копания – чем это не фундаментальная научная работа? Пусть даже она не финансируется так, как финансируются придурки в Сколково, выдающие себя за кальку с Силиконовой долины.

С Львом Аннинским я состоял в переписке в том возрасте, когда начинают одолевать проклятые извечные вопросы: кто виноват? Что делать? Кому засунуть? Кого убить? И так далее.

Это вам повезло: вы родились на белый свет, и вам тут же в подарок – колонки от Отара на TopPop.ru. А тогда мне некого было спросить о том, что мучило любой пытливый ум. А я был и остаюсь по-прежнему, уж, по крайней мере, в масштабах Грузии, самым пытливым умом.

Я тогда не знал, что такое свобода, как ее трактовать. Я писал письма ученым людям, и одним из адресатов моих безграмотных писем, полных междометий и воплей, напрочь лишенных смысла, был как раз Лев Аннинский.

Он по сей день жив-здоров, даже 75-летний юбилей он встретил, говоря штампом, во всеоружии. И вот он ответил на вопрос, в том числе мой: каковы промежуточные итоги? В его случае именно что промежуточные.

Иногда вы можете набрести на этого человека, листая каналы и останавливаясь на канале «Культура». Это благообразный даже не старик, а моложавый боец, очень умно и тонко рассуждающий об очень умных и тонких вещах.

Льва Аннинского спрашивают: что самое главное? Вот его ответ (76-й год человеку, помните об этом!): «Что самое главное? Я по-прежнему предпочитаю учиться. Никогда не хотел наверх, учить других. Предпочитаю учиться, и теперь с еще большим энтузиазмом, чем прежде. Чему учиться? Любить ближнее, понимать дальнее, терпеть неизбежное, страдать и радоваться вместе со всеми и горевать в одиночку».

Я не ослышался, и вы не ослышались. К какому выводу пришел человек, проживший богатейшую в мыслительном смысле жизнь. Человек, который понял строчки Бродского: «свобода от целого, апофеоз частиц». Что он понял? Горевать в одиночку. Потому что кризисы были, есть и будут. Имеется в виду личный кризис и тот, из-за которого Кудрин удрал в кусты.

Если радоваться и страдать человек должен вместе со всеми, то горевать – в одиночку. Я взял после этих слов паузу, набрал в легкие воздуху, если московское говно можно считать воздухом, выдохнул и сказал: как же мне повезло на людей, которые попадаются мне на пути.

Я предлагаю вам если не горевать в одиночку, то хотя бы подумать над тем, что значит «горевать в одиночку».

Я продолжаю читать книги. У вас все сплошные праздники, вы жрете водку, и думаете, что этим облегчаете жизнь. Мне некогда. Мои проекты закрылись, мне никто никаких претензий не предъявлял, потому что было бы не умно предъявлять претензии человеку, из-за которого, когда он выходит из гостиницы в Киеве, парализуется уличное движение. Было бы нелепо объяснить мне это неуспехом проектов.

Какой совет я дал вам на днях? Горевать в одиночку. Горюйте в одиночку с книжкой Жванецкого в руках. Он выпустил книгу «Женщины».

Я вчера был на съемках, зашел в останкинский магазинчик и, наверное, был первым и последним, кто купил эту книгу, потому что книг не читает уже никто (или читают эту вашу электронную хрень).

Это такой коктейль, такой ядреный микс из блестящей проницательности автора и отточенного слога. Это такой ядреный микс, что поскольку я сам время от времени пишу книги, и третья выйдет вот-вот, я постеснялся самого факта, что полез туда, на ту территорию, где в такой же профессии подписывается Михаил Жванецкий. Я признаю свою абсолютную несостоятельность в контексте этих гимнов женщине.

На каждой странице мармеладные тексты, горькие тексты, грустные тексты, праздничные тексты, романтические тексты, какие-то напоминания об отрочестве, когда только одна расстегнутая сверху пуговичка напоминала о том, ради чего ты рожден на белый свет. Пуговичка, конечно, не на пацане, как вы понимаете, а на той, чей силуэт был виден в дырке, предусмотрительно проделанной тобой в дачном заборе.

Эта книга – ода жизни. Я читаю ее запоем и считаю неправильным не сказать об этом пару слов: я ведь в последнее время далее одной страницы не добираюсь. Это вы читаете Акунина, а мне кажется, что более снотворного чтения трудно представить.

Если говорить о поэзии, о таком слоге, таких книгах весовыми категориями бокса, вот он – непобедимый Кличко, как к Кличко не относись. Все выходят на ринг, все ему подражают, а потом всех увозят на носилках.

Я один из тех, кто до боя говорит: «Ну, куда я полезу поперек батьки в пекло?» Я лучше почитаю про женщин. Все, что я думаю, он говорит. Моими словами. Только разница в том, что у него эти слова оказались в наличии, а у меня нет.

Эта книга – подтверждение строчки Цоя: «Жизнь стоит того, чтобы жить». И из-за женщин, и вообще из-за этого хрупкого гормона счастья.

Если ты относишься к жизни как Жванецкий, ты понимаешь, что не нужно объяснять, почему жить стоит: это вопрос риторический.

За всеми этими разговорами о том, как укрепить российскую государственность, о том, каким должен быть конкурс «Новая волна» в Юрмале, за всеми разговорами о том, как выглядят Нюша и Настя Каменских, за всей этой трепотней о вербальной дуэли между Филиппом и певцом, который весь в татуировках, даже я стал забывать о том, что в первую очередь я, как кого бы ни покоробил этот статус, литератор. Литератор, конечно, не в смысле, что я Герцен или Толстой, а литератор в том смысле, что я раб литературный.