к Сангарскому проливу, который служил японцам одной из главных морских магистралей. В сам пролив, который начинался с узкого, в одиннадцать миль, прохода между двумя берегами, входить выглядело делом рискованным, тем более добыча и так нашлась. Крейсера задержали шхуну с армейским обмундированием, гимнастерками, брюками и кепи, все цвета хаки. Естественно, ее потопили, взяв часть груза, но теперь два красавца крейсера стали походить не на строгие военные корабли, а на заурядных торговцев, заваленных товаром от киля до клотика.

В планы существенную корректировку внес неожиданно налетевший весенний шторм, который крейсера встретили в открытом море. Шторм ревел, корабли на огромных волнах мотало, подобно щепкам, а от дикой качки слегла треть экипажа, хотя все вроде как давно позабыли, что такое морская болезнь. Валяло так, что двух матросов смыло за борт. Стихия гневалась и словно требовало жертв. Кроме людей, пострадали и сами крейсера. У «Богатыря» открылась течь, а кормовую башню главного калибра «Наследника» вновь заклинило от многочасовой тряски. Похоже, данная неполадка становилось традицией или конструктивной особенностью, неким просчетом, допущенном англичанами при строительстве.

К тому же, запасы угля начинали подходить к концу, механизмы, особенно ходовая часть, нуждались в осмотре и частичном ремонте, да и люди начали уставать. Долго в подобном режиме находиться было сложно, так можно было пережечь не только корабли, но и подчиненных. Храбров вынужденно приказал взять курс на Владивосток.

В очередной раз увидев дымы Камимуры, крейсера демонстративно отошли на юг, но с наступлением сумерек изменили направление и отправились домой. Шли всю ночь, ориентируясь по счислениям, так как небо заволокли тучи. Волнение усилилось, корабли раскачивались и скрипели железом, как живые.

Во Владивосток «Наследник» и «Богатырь» возвратились ранним утром 5 мая. Денёк обещал выйти на загляденье теплым и приветливым. Под стань ему было и настроение Храброва, внутренний барометр твердо показывал «ясно».

Семафор отработал положенные сигналы, ориентируясь на береговые батареи. Дождавшись очередной «собачки», крейсера неторопливо зашли в Золотой Рог.

— Ага, вижу «Россию» и всех прочих, значит, никаких неприятностей не случилось, — удовлетворенно констатировал Харитонов, оглядывая гавань.

— А с чего быть неприятностям? — возразил Храбров. — Андреев не из тех, кто рискнет просто так выходить в море, да и приказ я ему оставил ясный — оставаться здесь и ожидать нас.

— Все же не стоит недооценивать японцев, какую-нибудь гадость придумать они могли, — возразил старший офицер.

— Конечно, могли, и никто их не недооценивает. Но меня сейчас другое волнует — что Степан Осипович думает о нашем рейде.

— И интересно, что пишет пресса, — добавил друг. В пути они имели возможность брать с захваченных судов свежие газеты, преимущественно японские, но не все они успели описать сожжение Гензана и то, что последовало дальше.

Было так рано, что на причалах не наблюдалось и намека на зевак или встречающих. «Наследник» и «Богатырь» тихо прошли вглубь Золотого Рога и встали на якоря, после чего Храбров вызвал к себе Андреева.

Тот явился не сразу, пока его разбудили, пока он оделся и сел в катер, прошло больше двадцати минут. Да и никаких важных новостей у него не оказалось.

— Эскадра Камимуры появлялась у Владивостока, — отчитался он. — Но близко из-за наших батарей и мин японцы не подходили, постреливали и курсировали на отдалении, а через сутки так и вовсе ушли, вероятно, получив известия о вашей активности на своем побережье.

Сведения оказались примерно такими, каких Храбров и ожидал. Дав указание Януковскому отправляться на берег, но Владивосток не покидать ни при каких обстоятельствах и быть готовым в любой момент предстать перед офицерским судом за отказ исполнять приказ в условиях боя, каперанг и сам отбыл в Морской Штаб.

В тот момент, когда во время боя Януковский вздумал встать в позу, Храброву пришлось сильно постараться, чтобы сдержать себя. Хорошо, что сдержался, иначе бы жалел, потеряв лицо, как говорили японцы. Теперь же лейтенанта ждал суд, увольнение с флота, а может, что и похуже. Но проблема заключалась не в нем одном, а в самом РИФе, где многие офицеры так же страдали избытком рыцарского человеколюбия. Сами по себе подобные качества внушали лишь уважение, но люди не понимали, когда они уместны, а когда и нет. С его точки зрения нынешнюю войну проиграли не только тупоголовые сановники, трусливые некомпетентные генералы с адмиралами, но и такие вот чистюли, оторванные от реальной жизни.

Оказавшись в сопровождении Дитца на Адмиральской пристани, Храбров прошелся и размял ноги, ожидая, когда подкатит извозчик. Порт наконец-то просыпался. Начали появляться зеваки, да и улицы, по которым они ехали, медленно заполнялись людьми.

В Штабе у Храброва имелся собственный кабинет, куда он приказал вестовому подать чай и принести свежую прессу.

Пока выполняли указание, он ознакомился с последними телеграммами. Послания от Макарова, Наместника Алексеева, адмирала Вирениуса, а также Григоровича, Руднева и еще ряда каперангов были радостными и одобряющими. Коллеги радовались за то, как успешно он действовал. Эссен, который любил крейсера всем сердцем, не скупился на восторженные отзывы и предрекал, что данный рейд войдет в учебники, как пример идеального использования данного вида кораблей. Вдобавок Степан Осипович и Наместник намекали на очередную награду. Император и генерал-адмирал пока ничего не прислали, но что-то подсказывало, что когда они во всем разберутся, то обязательно как-то отметят успешный поход. Хотя, могли и не отметить, если находящиеся при Дворе многочисленные англичане преподнесут Царю историю в совсем ином свете.

Попивая сладкий чай с лимоном, Храбров начал просматривать газеты. Обзор прессы занял больше получаса. В отсутствие иных крупных новостей все первые страницы занимали действия «Наследника» и «Богатыря». Голос отечественных изданий различался от восторженного одобрения до суровой критики столь жестоких мер по отношению к мирным жителям. А вот японцы, что выглядело вполне естественно, преподносили происшествие в выгодном для себя свете. Во-первых, они постарались показать, что ничего страшного не произошло, рейд на Гензан оказался, в общем-то, пустяковым и большего вреда им не принес. Во-вторых, они делали акцент на том, что пострадало множество мирных подданных, которых «кровожадный пират Храбров и его дикая шайка головорезов» буквально расстреливали из всех своих орудий. На подобные эмоции обижаться не стоило. Наоборот, им стоило радоваться, Храбров ясно понял, что за лживыми словами скрывается едва ли не паника. Японцы пока не истерили, но были близки к такому состоянию. Весь их план на войну, все сроки и расчёты рушились, как карточный домик. Сначала в одиночку, а затем с помощью «Богатыря», «Наследник» нанес им серию сокрушающих ударов, показа полную беззащитность перед крейсерами. Неудивительно, что они не сдерживались, тут можно было уже бегать, размахивать руками и вопить о том, что всё пропало.

Тем более, морские страховки на Дальнем Востоке выросли в три раза, а курс иены уже как неделю показывал пусть и небольшое, но стабильное, падение. Простых людей обмануть легко, но экономика и биржи разбирались в истинных причинах и ясно показывали, что ситуация для Японии складывается отнюдь не радужно.

Номера прочих иностранных газет доставляли во Владивосток с задержкой. Поэтому они освещали лишь события в Гензане и пока никак не касались того, что случилось позже.

Американцы и англичане негодовали. Причем нагло, с немалым апломбом, словно Храбров наступил им на любимую мозоль. Учитывая, что в политике они вели себя как элитные проститутки, именно так все и было. Любой успех российского флота или армии в их глазах выглядел страшной трагедией, ведь в отношении нынешней войны у них имелось четкое и ясное мнение — Россия должна проиграть и пойти на ряд уступок.

Немцы и австрийцы в целом ограничивались общими фразами, наподобие того, что вообще-то на войне всякое возможно, хотя мы подобного и не одобряем. Зато одобряли французы и их пресса, так что, какая никакая, а поддержка у России имелась.

Понимая, что становится популярной и даже в чем-то знаковой фигурой, Храбров пригласил в Штаб всех без исключения корреспондентов Владивостока, среди которых было больше десятка иностранцев.

— Порт Лазарева, который японцы называют Гензан, никогда не являлся мирным объектом, — говорил Храбров, обращаясь сразу ко всем гостям. За его спиной находилось около десятка офицеров, обеспечивая моральную поддержку. Хотя, тут впору и о физической безопасности призадуматься. Англичанам, да и японцам, хотя за последними вроде бы подобного пока не водилось,