От подобного вопиющего предательства законов перемирия греки взревели в ярости, и теперь уж армии сшиблись. Впервые за девять лет разгорелась на равнине Илиона настоящая битва. Река Скамандр – иногда именуемая Ксанф, то есть Желтая река, – вскоре потекла багрянцем.

Рану увечному Менелаю исцелил Махаон, сын Асклепия, применив снадобье, замешанное самим кентавром Хироном[144].

Битва разразилась со всем яростным безумием. Выстрел в брата словно бы пробудил в Агамемноне истинного вожака: он бросался в самую гущу, громоподобно выкрикивая слова поддержки своим военачальникам – Одиссею, Аяксу, Эанту и Диомеду.

Этот последний, царь Диомед Аргосский, сын Тидея, преисполнился особой ярости и отваги. Пришел его час, его аристея. Он прошибал себе путь средь троянцев подобно циклону. Пандар с высоких стен Трои стрелял в Диомеда и ранил его, но тот едва крякнул, когда его друг и напарник СФЕНЕЛ выдернул стрелу из раны.

– Крепче старайся, трусливый Пандар, – проорал он, а затем вновь бросился в бой, истребляя всех налево и направо.

Олимпийцев эта внезапная вспышка насилия застала врасплох. После стольких лет застоя боги потрясенно созерцали, как две армии бросаются друг на друга, как рубят мечи, грохочут колесницы, летают стрелы и копья, а воздух полон боевых кличей и воплей раненых и умирающих. От вида же неистовствовавшего Диомеда изумленно моргал даже сам бог войны. Однако вскоре Арес – неизменно на стороне троянцев – опамятовался и ввязался в бой, полез в самую гущу, раскидывая греческих воинов и неумолимо продвигаясь к Диомеду, которого и завалил бы, если б не возопила Афина и не велела ему предоставить смертных самим себе. Арес убрался на берег Скамандра дуться.

Никто не видывал прежде воина столь полно и устрашающе исполненного силы, каким был в тот день Диомед. Он горел энтузиазмом, а это слово на самом деле происходит от эн-тэос – скажем так, «вобожествленности». Будь такое слово в нашем языке, мы бы сказали, что Диомед был «вобожествлен», и богиня, которую мы тут имеем в виду, – Афина. Она даже наделила его силой различать самих бессмертных.

– Если понадобится, вступай в бой с любым, – шептала ему Афина, – кроме Афродиты. Она божество не боевое, ее втягивать не надо.

Диомед убил двух сыновей Приама, а затем и Пандара, когда тот в припадке избыточной самоуверенности спустился с городских стен и ввязался в бой на земле. По крайней мере десяток старших воинов из троянцев пали под натиском Диомедовой раскаленной ярости. Казалось, вдохновленному аргивянину на милость сдастся и сам царевич Эней, вожак дарданов. Диомед занес над головой его валун, какой двое крепких мужчин не смогли бы сдвинуть с места, и обрушил его на Энея, попытавшегося увернуться. Валун не попал ему по голове, но размозжил бедро. Диомед выхватил меч и уже изготовился прикончить Энея, но вмешалась мать его Афродита. Диомед в своей неутолимой жажде крови и бешенстве бросился на нее и рассек ей запястье. Серебристо-золотой ихор хлынул из раны, и Афродита, стеная, кинулась прочь к реке, где по-прежнему хандрил ее любовник Арес.

– Диомед этот безумен! – вскричала она. – С таким-то настроем он и за самого Зевса возьмется! Одолжи мне своих лошадей, слетаю на Олимп исцелиться.

А тем временем за Энеем, сокрытым в тумане, что нагнал Аполлон, ухаживали Аполлонова сестра-близнец Артемида и ее мать, титанида Лето. Затем Аполлон призвал Ареса и велел ему прекращать таращиться на реку, словно обидчивый подросток, и вернуться к драке.

– Диомед уничтожает наших лучших троянских бойцов! Подними задницу и ступай биться.

Уязвленный и пристыженный Арес протиснулся в ряды троянцев, и в ходе битвы наметился перелом. Диомед, может, и положил уйму троянцев, но Арес взялся угробить вдвое больше греков.

Афина ринулась на Олимп и взмолилась перед Зевсом, чтоб он дал им с Герой вступить в битву.

– Если Аресу позволено помогать троянцам, пусть нам дадут помогать ахейцам.

Зевс застонал и в отчаянии покачал головой. Именно этого он и боялся – и так надеялся избежать. Полного божественного вмешательства в то, что предполагалось как дело исключительно смертных. Но вновь пришлось покорно склонить ему голову.

Афина бросилась в ряды троянцев, сверкая своей эгидой с Горгоной.

– Эй, Диомед! – крикнула она. – Боец ты или баба? Смотри, вон Арес в самой гуще сражения. По силе ль тебе он? По силе ль тебе сам бог войны?

С ревом, от какого в сердце свертывается кровь, Диомед метнул копье прямиком Аресу в брюхо, в самые потроха.

Обе армии содрогнулись, услышав вой боли, исторгнутый раненым богом войны, не похожий ни на что ими прежде слышанное. Разумеется, лишь Диомеду было дано видеть бессмертных. Для сражавшихся звук был столь же загадочен, сколь и ужасен. На краткий миг сражение прекратилось: все озирались, устрашенные, оторопевшие.

Арес, вопя, умчал на Олимп исцеляться. Зевс сочувствия не выразил. Бог войны был самым нелюбимым его чадом. Владыка небес неохотно распорядился, чтоб за Аресом поухаживали, но когда Афина с Герой тоже вернулись на Олимп, Зевс с большим удовольствием объявил им, что далее любые подобные вмешательства запрещены.

– Никогда прежде не видывал я подобных сцен, – сказал он. – Вы олимпийские боги или буйные дети? Мне за вас стыдно. Отныне вы в сражениях не участвуете. Предоставим смертным разбираться между собой без нашей прямой помощи. Понятно?

Вымотанные и мимолетно пристыженные, боги, склонив головы, покорились.

О своем обещании Фетиде Зевс, впрочем, не забыл.

Теперь, когда Арес устранился из битвы, греки вновь смогли придвинуться к стенам Трои. Диомед вел атаку, поддерживали его Аякс, Одиссей, Агамемнон, Менелай, Эант, и даже старик Нестор пробился к ним, с не по возрасту лютой силой размахивая мечом.

Гектор увидел, что троянцы уступают и город вскоре может пасть. Он понимал, что в его власти переломить ход битвы, а времени у него и у Энея, сражавшегося с ним бок о бок, ровно столько, чтоб отвести троянскую армию в город, закрыть ворота и как следует подготовиться к контратаке.

В царском дворце Гекуба обняла его и предложила чашу вина – и немного отдохнуть. Гектор отвел чашу в сторону.

– Благодарю тебя, мать, но любое вино замедлит мне ум и ослабит решимость.

Поднялся по лестнице в покои Париса и Елены.

– Полируешь доспех, брат? Да, это вполне в твоем стиле, я бы сказал.

Парис вспыхнул.

– Не насмехайся надо мной, Гектор. Я, может, и не наделен твоими умениями и отвагой, но воевать могу и буду. Пойду наточу меч и наконечник копья. Скоро тебя догоню.