Патрокл отыскал Брисеиду и объявил ей ее судьбу. Она поникла головой.

– Прости, царевна, – сказал Патрокл. – Чему быть, того не миновать. Не по доброй воле отпускает он тебя. Поглядим, как можно будет тебя вернуть. Он станет по тебе скучать. И я стану.

Патрокл смотрел, как Талфибий и Эврибат уводят Брисеиду в ставку Агамемнона.

Едва глашатаи удалились, Ахилл стряхнул личину спокойного безразличия. Не сообщая Патроклу о своих планах, он вдруг вышел из шатра. А снаружи бросился бежать, летя над мокрым песком вдоль череды кораблей, перескакивая через швартовочные канаты один за другим совсей ошеломительной прытью и ловкостью, на какие среди смертных был способен лишь он один. И не останавливался, пока не добрался до пустынной части берега, где пал на колени и воззвал к волнам.

– Мать, приди ко мне! Помоги своему несчастному сыну!

Всплеск, вспышка – и вот уж Фетида ступила из волн и бросилась обнимать своего возлюбленного мальчика.

Материнство давалось Фетиде тяжко. Знание о том, что она живет вечно, а ее сын – лишь краткую вспышку смертного времени, мучило ее непрестанно. Видеть, до чего он несчастен, и потому быть несчастной самой – переживание, от какого ей не укрыться. Сострадание бессмертным не очень-то свойственно, однако стоит ему случиться, оно явлено как боль.

– Что стряслось, Ахилл, любовь моя?

И полилось: муки и боль, ярость от несправедливости, предательства, оскорбления и злоупотребления. Если Фетиде и подумалось, что он раздувает из мухи слона, виду она не подала. По-матерински. Видела лишь горе его и отчаяние.

– Возмутительно, подло, чудовищно, – бормотала она, гладя его по золотым локонам. – Но что я могу поделать?

– За Зевсом перед тобой числится должок, – проговорил Ахилл. – Иди к нему. Скажи, пусть нашлет троянцев ордою, пусть навалятся на ахейский лагерь, пусть убивают – и убивают без жалости. Хочу, чтоб ахейское войско прижали к их кораблям, как загнанную скотину. И как загнанную скотину порубили. Пусть Агамемнон увидит, какая беда приходит, когда он оскорбляет Ахилла. Пусть греки всё потеряют. Хочу, чтоб присмирели они. Хочу, чтоб сломались. Чтоб пали в пыль. Как смеет он забирать у меня Брисеиду? Как смеет он? Как смеет? Пусть воинство Греции загонят в море. Пусть корабли их охватит пламя, и я возликую. Пусть приползет ко мне, пусть скулит и рыдает, моля о прощении, и я плюну ему в бороду.

Фетида остужала пылающий лоб сына, пела ему, а затем оставила его одного, убедившись, что он себе не навредит. Сама же отправилась на Олимп – искать помощи Зевса[136]: пала пред его троном и, моля, обняла колени Царя богов. Он выслушал ее. Любил Зевс Фетиду и желал пойти ей навстречу, поскольку, как справедливо заметил Ахилл, водился за Владыкой долг[137]. Но боялся Зевс и гнева супруги своей Геры.

– Она так и не простила Париса за то, что отдал яблоко Афродите. Сама знаешь, как ненавидит Гера Трою и всех троянцев. Если отдам я им победу над греками, даже чтобы потрафить Ахиллу, прижать Агамемнона и приблизить троянский триумф, я не доживу до конца этой повести.

– Но поможешь ли?

– Склоняю голову, – промолвил Зевс, кивая. – Тебе ведомо, что это знак данного мною слова, какое нельзя нарушить. Я найду способ. Предоставь это мне.

Фетида удалилась и нырнула в океан. Зевс остался и погрузился в раздумья.

Решение он отыскал коварное донельзя. В ту ночь наслал Зевс на Агамемнона грезу – сон, принявший облик Нестора.

– Царь людей, – произнес приснившийся Нестор. – Небесный отец рад отправить меня вестником: завтра – Тот Самый День. После девяти лет час победы аргивян наконец-то пришел. Если подымешь рать и бросишь ее в бой, стены Трои падут. Знай, что сие слово Зевса.

Агамемнон проснулся и распространил весть по всем войскам союза: пусть вооружаются и готовятся к великой победе. Может, удивился и растерялся Нестор от того, что явился Агамемнону в грезе без всякого своего ведома, однако решил оставить это при себе[138].

Троянцы тем временем тоже готовились. Их лазутчики в греческом лагере донесли о выходе Ахилла из войны. Гектор и Приам сочли это знаком, что греческая армия растеряет боевой дух, а потому самое время напасть.

Парис облачился перед зеркалом – любуясь тем, что видел в нем. И вот уж вышагивал он перед строем троянцев на их берегу реки Скамандр и глядел на врага.

Греческая армия поперла со своих кораблей и из шатров подобно пчелиному рою: тысячи и тысячи их выбирались из-за частокола и заполоняли равнину.

Впервые почти за десять лет выстраивались боевые порядки. Следуя совету Нестора, Агамемнон отдал приказы, чтоб строились все согласно своей провинции, племени и клану. Если сражаться плечом к плечу со своими товарищами, родичами и соседями, это станет неистощимой поддержкой бодрости и боевому духу, сказал Нестор[139].

Передовые ряды ахейских сил вел Одиссей, а сын Нестора АНТИЛОХ был его заместителем на правом фланге. Эант и Идоменей Критский возглавляли левый фланг[140]. Центром командовали Диомед и Аякс Великий.