И последнее замечание. По-настоящему бросаешь курить не тогда, когда год не куришь, а когда совершенно не знаешь, сколько стоит пачка любимых когда-то сигарет.

Знакомиться надо так.

С диким видом распахиваешь дверь, стремительно вбегаешь в чужой кабинет и нависаешь над чьей-то головой:

– Вы – Степанов Николай Иванович! Кто я?! Быстро!

Меня никогда этот способ знакомства не подводил. Он ломает ледок недоверия, предубеждённость, снимает огромное количество барьеров. Человеку становится реально интересно, кто вы.

Страх и неожиданность пробуждает лучшее в человеке. Об этом все сказки, все блокбастеры и все библейские притчи.

Все больше убеждаюсь, что живу внутри какого-то калейдоскопа.

Сидит где-то мальчик или старушечка какая, из ума выжившая, и крутят они калейдоскоп картонный у глаза цвета берлинской лазури. Им интересно, они на лугу, шмели ж-ж-ж, жарко. В небе облачка – не серьёзные, а так, налётом. Ветер чуть с прохладцей от речки. Солнце глазуньей не растекается, небольшое, выпуклое, здоровое. А стёклышки в калейдоскопе шир-шир. Красные, зелёные, жёлтые. Навроде леденцов. И так все причудливо в зеркальцах отражается! Такие картинки, что дух захватывает!

А мне внутри этого калейдоскопа не до умиротворения и одуванчика под щекой. Я же внутри. Вокруг меня огромные рубиновые глыбищи сталкиваются с изумрудными горами, треск оглушительный, все скользит, голова кружится. И бегу я внутри картонной бесконечной трубки, пальцы изрезаны, руки к глазам прижаты. Блеск же нестерпимый.

А бабушка или мальчик, не знаю точно, они всё крутят калейдоскоп и крутят. Не торопятся домой, к молоку и куску черного хлебца, что на подоконнике льняной салфеткой укрыты.

Не знают они про меня, что ли? Или как?

А с другой стороны, наверняка же так, что от этого же дива калейдоскопного, от неощутимого никак шороха стёклышек, от моего крика рушатся где-то города и задувают их душные пески.

Федюнин уверен, что живёт внутри всемирного барабана. Он погорелец у нас теперь. Привычно временно укрывается от бед у меня, что хорошо.

– Надо прекращать нам эти разговоры, Кеша, – сказал я задумчиво, – прек-ра-щать.

У многих людей есть претензии – к миру, стране, режиму, соседям, самому себе.

И это совершенно нормально.

Тут ведь дело не в том, что режим, страна, соседи или я сам плох, убог и коряв. А дело в самих претензиях. Претензии – это наши неосуществлённые желания. Или осуществлённые наши же кошмары.

Понятно, да? Дело в градуснике, а не в температуре.

С такой температурой, которая нас не устраивает и кажется симптомом страшной болезни, человечество существовало тысячелетиями и прекрасно себя чувствовало. Насколько может прекрасно чувствовать себя общественное существо, стеснённое коллективом и согретое костерком.

Просто если смотреть на исторический процесс как на реализацию наших мечтаний и желаний (кстати, вполне себе нормальных, без излишеств, разумных), то получается страшное.

Все попытки на протяжении исторического развития разрешить основные проблемы человечества оказались неудачными. Все попытки решения задач, которые ставит перед собой человек, – сплошные провалы, поражения, неудачи, прыжки в стороны и назад. В исторической судьбе человека как существа разумного всё не удалось.

И дело, повторю, в том, что все неудачи и провалы – результат завышенных (хоть и разумных) требований человека к миру, себе и другим.

Но человечеству стыдновато признаваться в том, что оно ставит перед собой нереальные задачи. И поэтому человечество погружается в пессимизм.

Человек не понимает, что его основная победа – это то, что он смотрит на небушко, имея на это возможности: зрение, время, само небушко. Основная победа человечества заключается в том, что человечество чувствует себя немного обманутым в ожиданиях.

Ощущение, что тебе недодали, возможно только в комфортных условиях. Это надо понимать всем. Потому как если бы тебе действительно недодали, то ты бы думал не о недостаче у тебя чего-то, а глодал бы кости, повизгивая при скрипе двери. Ощущение недостачи и несправедливости – признак относительного довольства. Больше довольства – больше признаков несправедливости видит человек. У него и нервы становятся посвободнее для иных, отличных от выживания ощущений чужого горя. И времени, высвободившегося от работы на плантации, больше. И чувства у него такого тоньше. И сердце больше.

Но претензии человек выдвигает всё равно обиженным голосом, адресуясь в колодец какой-то.

Я всегда очень радуюсь, когда слышу:

– А я телевизор не смотрю, не позволяю себя так оболванивать, засорять мне мозг всяким мусором!

Я всегда спрашиваю:

– А как вы себя позволяете оболванивать? Кому доверяете своё оболванивание? Слухам, гаданиям, переписке в Сети?

Но самый главный мой вопрос:

– А освободившееся от оболванивания телевизором время на что тратите? На Монтеня ведь, да? На Монтеня?..

Откуда в людях столько неверия в силы своего разума, что они даже телевизора боятся? Может, это от общего такого отношения к жизни? Для сбережения от насилия – семь пар ватных штанов, на голову – железную клетку с частой решёткой. Для предотвращения перелома ног – пластунские переползания с перекатами до магазина. Чтобы не следили – борода на клею в кармане. Голос по телефону меняют. Холодильник на замок.

Взгляд мангусты из кустов.

Плывёшь на своей лоханке (идёшь, если по-нашему, по-морскому-то) и видишь: человек на айсберге!

Протираешь рукавом окуляр, снова в бинокль смотришь. Человек на айсберге! Хороший, красивый человек. И на белоснежном красивом айсберге ему красиво и хорошо.

Что надо делать в такой ситуации?

Для меня ответ очевиден: надо от такого хорошего человека плыть без оглядки. На всех парах. Отдать команду на мостике. Повторить громче. Поправить фуражку. Сбегать в кочегарку, насовать всем друзьям-кочегарам водки питательной по карманам, начистить им рыло сноровисто, не знаю, осыпать златом и лопатой ещё поперёк хребтины – н-на! Потом отбежать, спохватиться, вернуться в кочегарку и ещё раз лопатой – н-на! Жарче топи, Арсений Прокофьич! На все топи! Прочь отсюда! Хрен его знает, зачем ему на айсберге клавесин, но точно ведь не для нашей радости он там наигрывает…

Нет ничего ужасней хорошего красивого человека, которому хорошо на белоснежном айсберге. От таких – на всех парах! Бр-р-р…

Дублировать старые семейные фотографии! С повторением прошлых поз и бывших выражений лиц. Может, этим заняться на склоне лет? Пока не усыпили.