Я полагал, что пристебутся ко мне: за последние несколько недель, похоже, успела сложиться такая вот не радующая и несколько навязчивая традиция; возможно, так бы оно и вышло, если бы взгляд верзилы с блином вместо физиономии не упал на девчушку, все еще сидевшую за своим пойлом в закутке-уголочке.

– Гляди-ка, Мозель, Катька Катаева! – расслюнявив губы, фамильярно ткнул он в бок вожака. Осклабился, спросил девчонку громко: – Ты чё здесь припухаешь, Катаева?

Не знаю, сидели ли они десять лет за одной партой и делили ли карандаши, но поглупевший вид блиноподобного явственно вещал: если это не любовь, то влечение. Ярое и неудовлетворенное в свое время.

Сам «пельмень» ринулся к девчушке, кореша его продолжали базарить; я расслышал слова «Клюв», «банкир», «Крот», «Шарик», «менты», «ОМОН». И все это перемежалось матом и существительными «мочилово» и «беспредел».

М-да, что-то существенное я проспал в это утро. Клювом в тишайшем Покровске величали мэра, Шариком – теневого папу города, ну и термин «банкир» показался мне смутно знакомым… Я призадумался было: а не пойти ли покорешиться с дружбанами? А чего – стрижка позволяла. Но как выяснилось, одной стрижки для настоящей дружбы мало.

– Брезгуешь, тарань гнутая?! – заверещал вдруг на весь подвальчик неестественно высокий голос «пельменя». – Да я тебя щас прям на стойке оттрахаю, вобла!

Вожак, которого назвали Мозелем, злобно глянул в сторону дебила здоровяка, прикрикнул:

– Прекращай дуру гнать, Геша, не до баб!

– Да ты постой, Мозель, ты знаешь, под кого она стелилась в последнее время? С Антончиком махалась, лярва! А он ссучился и под Крота пошел! Сегодня вместе с Кротовыми отморозками нормальных пацанов на «барахле» мочил! Я эту суку оторванную со школы знаю, тварь еще та! Чего здесь сидит? За нами приглядывать поставлена, вот чего!

Одним движением верзила ухватил девчонку за волосы; она запустила было ногти ему в предплечье, но получила жесткий шлепок по физиономии. Рывком Геша сорвал ее со стула и потащил к пацанам, радостно скалясь:

– Ща мы ей «дураков» во все дыры заправим да пощекочем как следует, а? А назавтра Кривому сдадим: пусть «зверей» обслуживает!

«А будет у тебя это «завтра» при такой-то прыти?» – промелькнуло у меня, но развить глубокую философскую мысль о бренном и сущем я так и не успел. Верзила будто запнулся, замер, обернулся, наткнулся на мой взгляд. Свинячьи его глазки, затуманенные предвкушением близкого удовольствия, были тупы, как полированные пуговицы. Возбужденный куражом и азартом, он одним движением толкнул девчонку так, что она упала и проехала несколько метров по грязному полу.

– Ты чего уставился, пидор рваный?! – двинул он ко мне.

Вот так и осуществляются мечты… Или поддерживаются традиции. Разогретый куражом и азартом, верзила пер на меня как танк. Одним движением башмака сорок последнего размера он выбил стул вместе со спящим на нем Бедным Юриком куда-то в угол, рукой-клешней отбросил в сторону стол. Между нами осталось метра полтора мертвого пространства.

Геша тихо лыбился, верно оценив хлипкость моей фактуры по сравнению с горой сплошного мяса, которую он собой представлял. Растягивал удовольствие. Наверное, я казался ему мухой, которую он готов был прихлопнуть. Так чего спешить?

А я – просто ждал, когда он начнет движение. Не люблю, когда девчонок хлещут по лицу. Очень не люблю.

Его пудовый кулак крюком прочертил воздух. Я легко нырнул под руку, и зажатая в моем кулаке каленая вилка вошла здоровяку в подмышку. Как известно, вилка в руках профессионала оружие ломовое, а в руках любителя – смертельное. Только поэтому громила остался жив. Звериный рык огласил своды подвала, но разом замер: я оказался на мгновение у верзилы за спиной и локтем, словно тараном, врезал ему в почку. Парень поперхнулся от боли, рухнул на четвереньки и стал похож на массивный стол.

Нужно было уходить. Но семеро молодцов уже вскочили из-за стола, перевернув его вместе с напитками, а я вспомнил старинную поговорку: один в поле не воин. По-видимому, у пословицы этой было и продолжение: не воин, а… кто? Но этого «кого-то» сократили еще во времена оные. По цензурным соображениям.

Повернуться к семерым ковбоям удачи спиной было нельзя, а сзади уже поднималась громадная туша чуть оклемавшегося и обезумевшего от боли Геши. Совсем некстати вспомнилась фраза Абдуллы из бессмертного фильма: «Когда я зажгу нефть, тебе будет хорошо…» Хотел бы я оказаться сейчас на месте товарища Сухова… Но плохо ли, хорошо ли, а каждый из нас всегда на своем месте. А если он занимает чужое, жизнь это исправляет жестко и без излишних сантиментов. Нередко – ножом или пулей.

– Это что же, драка? – услышал я позади озадаченный голос разбуженного падением профессора. Скосил глаза: ученый встал как раз в аккурат между мною и Гешей.

– С дороги, старый пидор! – взревел амбал и ринулся на меня, рассчитывая одним движением смести с пути вредного сухопарого старикашку и свести со мной последние счеты. Дальнейшее напоминало кино. Причем индийское. Чем иначе объяснить, что стотри-дцатикилограммовый мастодонт легко воспарил над твердью, пролетел метра четыре и всей массой обрушился на беззащитную подвальную стену, сложенную лет сто назад из ядреного красного кирпича… Что там сползло после такого удара на пол, я уточнять не стал.

А в волчарах я ошибся. Они давно выросли из щенячьего возраста и стали зверьми. Обступили меня и Бедного Юрика полукольцом, прижимая к стене, в руках блеснули ножи. Вожак, Мозель, уже выхватил пистолет, и теперь трупный зрачок ствола «беретты» был направлен мне в голову. Парень лихорадочно жал спуск, забыв в запале сдвинуть «флажок» предохранителя. Ошибку он заметил, палец шевельнулся… Тонкие бесцветные губы зазмеились в улыбке, а немигающий взгляд стал похож на взгляд гюрзы, готовящейся сделать мгновенный смертельный выпад. Времени у меня не осталось. Совсем.

Голову поволокло забытой уже одурью; не знаю, что тому причиной или виной… Никогда раньше я не чувствовал дома такой жестокой отрешенности, обычной при спецоперациях на «холоде»: я ощутил вдруг, что сейчас меня окружают не шпанистые пацаны моего детства, а враги, жестокие, профессионально подготовленные… Готовые меня убить. И я готов был убить их.

Это ощущение пронзило меня с головы до ног мгновенно, будто молния, и больше я ни о чем уже не думал. Просто бил. На уничтожение.

Одним рывком я одолел расстояние до вожака, успел нырнуть ему под руку и ударить всем корпусом. Грянул выстрел, пуля влепилась в сводчатый потолок и с рикошетным визгом умчалась куда-то. Моя ладонь, сложенная в «копье», пробила стрелку горло и разрубила шейные позвонки; он умер, не успев захлебнуться собственным хрипом.

Удар ножа откуда-то сверху пришелся в плечо, вскользь, а я уже дотянулся до оружия и покатился по полу к стене; замер, ударившись о кирпич, зафиксировал оружие и – нажал на спусковой крючок; я жал снова и снова, плавно перемещая ствол, различая в вороненой рамке прицела безликое месиво, от которого отпадали фигуры, которые для меня вовсе не были людьми.