– Я ж не говорю, что они все такие. Есть и хорошие, вон как твои Пахом с Пафнутием. Потому народ и в бога верит, что есть они еще, а коли не было бы, так тогда… все равно верил бы, – глухо закончил он свою речь. – Человеку без веры нельзя. Ну, не плачь, я ведь только хотел сказать, мол, плохо, что про народ не писано, как он в старину жил, о чем думу думал.

Ивашка вытер рукавом слезы. Неожиданная мысль была совершенно очевидна в своей правильности, и он чуть не закричал во весь голос от радости, удивляясь, как раньше до нее не дошел:

– Так я ж не все чел еще! Там так много всего, что я и четверти не одолел. Я же не знал, где искать про народ. Просто я еще не добрался до них, но я доберусь, – и он грозно и уверенно погрозил детским кулачком, да еще с такой уверенностью, что Митрич чуть не рассмеялся. Однако, посчитав, что это может сильно задеть и обидеть мальца, только ободрил его:

– Ну вот, оказывается, они есть. Ничего. Какие твои годы, прочтешь еще. А быть должно непременно, поелику без народа ничего и никого бы не было на святой Руси. Мы всему голова, потому как мы хлеб растим, а без него куда ж пойдешь? Да и не напишешь ничего, коли шибко голодным будешь.

Сказав это и еще раз хлопнув примирительно Ивашку по плечу, он пошел в дом, а тот остался с думами наедине.

Бедный мальчуган не понимал, за какой вопросик он попытался ухватиться, наивно полагая его легкоразрешимым. А ведь и до сего времени иные историки считают, что главное в истории – личность, тогда как другие перечат им, возвышая народ, который всему голова. И лишь мудрецы знают, что нельзя разъединять сии понятия, ибо они неразделимы.

Как личность ничто без народа, который должен исполнять его высокие замыслы, подчас бунтуя и сопротивляясь им, потому что не дошел умом до их нужности и важности, так и народ без личности просто толпа, в которой клокочущая, слепая, накипевшая за целые столетия против всевозможных ненужных кровососов ярость может обернуться только массовым погромом.

С того памятного дня, когда мальчик поведал Митричу сказания летописные, минуло уже ден десять, и тот частенько просил Ивашку рассказать еще что-нибудь эдакое, на что мальчуган всегда охотно соглашался.

Однако ни дивные старинные предания, ни пустячные дела уже не могли удержать Митрича в доме, к тому же хозяина все не было. Наконец бородач решил вновь переговорить с Ивашкой насчет своего отъезда в деревеньку и снова взял с мальчишки слово, чтобы тот без него со двора никуда.

И вновь сразу же после его отъезда Ивашку обуяла такая тоска, что он, бесцельно скитаючись по двору, в конце концов нырнул в подворотню и пошел к цареву дворцу, который, к удивлению Ивашкиному, выглядел довольно скромно. Не было у него крыши до неба, и в бревенчатом тыне, огораживающем все строения, не углядел Ивашка ни единого золотого гвоздика. Да что там золотого, когда и серебряными-то не пахло! Ничегошеньки не сверкало, не переливалось всеми цветами радуги, да и сам царевич вовсе не был похож на себя. Правда, на кого-то походил сильно, но на кого – мальчик так и не смог вспомнить, хотя и перебрал в памяти всех своих закадычных дружков-приятелей в Рясске.

«А может, он и не всамделишный царевич? – мелькнула у Ивашки мысль. – Может, подшутили надо мной?»

Он крепко сжал маленькие кулаки.

– Ну, я тогда им покажу, как обманывать, – вслух, будто успокаивая себя, грозно сказал мальчуган.

А вот и ворота. «Теперя уж точно не пустят», – вздохнул Ивашка, увидев, что они закрыты, и поплелся вдоль тына. В одном месте низко склонялась ветвями пара небольших дубков, посаженных еще в незапамятные времена, очевидно для тени. А может, и просто выросли они от нечаянно занесенных сюда желудей.

Ивашка почесал в затылке, поскольку желание заглянуть за частокол из бревен было очень большим, а щелочек, предназначенных самой природой для подглядывания, в плотно подогнанном тыну не было ни единой. Надо было что-то придумать. А что, если… И тут он, даже не додумав до конца, бегом сорвался с места назад, к своему, а точнее, к рейтмановскому дому. Небольшой кусок крепкой веревки Ивашка видел на днях у Митрича, ну а отыскать его было делом несложным. Мигом обернувшись туда-обратно, он в считанное время очутился опять возле забора.

Вскоре в его руках оказалось что-то типа веревочного, но только не затягивающегося аркана. Раз за разом пытаясь закинуть свою самодельную петлю на одно из остро оструганных бревен, Ивашка, весь вспотев, наконец-то достиг своей цели и векоре, обеими руками цепляясь за веревку, попытался взобраться наверх.

Этому фокусу он обучился еще в Рясске у старших ребят, которые таким образом, случалось, залезали в чужие сады. Ивашка так лазал всего пару раз, но, как видно, осталась для этого дела силенка в руках, да и небольшой опыт тоже пригодился.

А в это время царевич Дмитрий, стоя по ту сторону высокого тына и скучая без приятелей по играм, равнодушно глазел по сторонам. Вдруг он услышал какой-то шорох за тыном, а потом, приглядевшись, заметил и веревку, тугой петлей охватившую острый конец одного из бревен.

Оглянувшись по сторонам и даже задрожав от предвкушения самоличной поимки вора, Дмитрий подобрал валявшуюся у забора палку и затаился с нею как раз под тем самым бревном, в которое отчаянно упирался Ивашка с той стороны. Наконец мальчугану удалось схватиться за самые концы бревен в тех местах, где они уже настолько сужались, что допускали полный обхват даже для детской руки.

Он перекинул свое худенькое тело через тын и прыгнул, зажмурив глаза, поскольку сигать с саженной высоты – нешуточное дело. Приземление было благополучным, но не успел он встать на ноги, как тут же получил весьма увесистый удар палкой по спине. Вскочив на ноги, Ивашка увидел Дмитрия, замахивающегося для очередного удара, и еле успел увернуться.

– Ты чего дерешься?! – закричал он, пытаясь отнять палку.

– Воровать пришел! – прохрипел царевич, силясь выкрутить палку из цепких Ивашкиных рук. – Я тебе счас покажу воровать!

– Да ты чего такое буробаешь?! Какое воровать?! Зачем?! – Мальчик, испугавшись таких слов, неожиданно отпустил палку, и царевич полетел вместе с ней на землю, не ожидая, что сопротивление вора так резко ослабнет.

К удивлению Дмитрия, незнакомец не стал тут же кидаться на него, чтобы задушить и начать все-таки чего-нибудь воровать, а продолжал спокойно стоять на месте.

– У тебя и красть-то нечего, – презрительно сказал Ивашка, выставив вперед свою босую ногу, мол, и мы тоже не лыком шиты, за ответом не постоим.

Поднявшись, Дмитрий подошел к Ивашке поближе, тем более что палка оставалась в его руках. Разглядев гостя как следует, он по здравому размышлению решил, что воры такими маленькими не бывают, хотя и продолжал недоумевать, кто это такой и зачем он здесь.

– А почто через тын скакнул?! Ну! Говори! – И царевич, подступаясь к Ивашке, опять замахнулся палкой.