Мы с Крейгом страшно расстроились и, в конце концов, решили продать свой дом. Мы планировали продажу без покрытия, обосновав это «житейскими трудностями». После завтрака Крейг отправился в банк. В очереди он стоял за матерью-одиночкой, которая со слезами умоляла менеджера помочь ей сохранить дом, который она вот-вот могла потерять. За ее ноги цеплялись двое маленьких детей. Выглядели дети гораздо более несчастными и напуганными, чем следовало бы выглядеть детям. Крейг вернулся домой, пришел на кухню и сказал мне:

– Дорогая, никакой продажи без покрытия. Мы сохраним эти условия для тех, кто переживает реальные трудности. Давай просто продадим все, что можно, и начнем все сначала, когда дом будет продан.

– Почему? – удивилась я. – Давай еще раз все обсудим.

Крейг поднял бровь и сказал мне:

– Гленнон, это будет правильно. Если бы нам была нужна продажа без покрытия, мы сделали бы это. Но нам это не нужно. У нас есть деньги. И мы их используем.

– Но «ну-у-у-жно» – такое коварное слово…

– Нет, это не так.

Я громко вздохнула, согласилась с Крейгом, хотя испугалась и почувствовала себя ужасно гордой, что у меня такой муж.

Мы обратились к финансовому консультанту и изложили свои пожелания. Он расспросил нас о наших средствах, браке, целях. Мы сказали: мечту о собственном доме вытеснили мечты о покое и свободе. Нам многое хочется сделать, много куда съездить; хотим тратить и жертвовать деньги, предпринять новые шаги, но чувствуем себя парализованными из-за того, что в данный момент все наши решения зависят от ипотечного кредита. Мы сказали консультанту, что хотим знать, какие решения можем принять, если нам удастся избавиться от ипотечного долга. Я заявила, что хочу освободить Крейга от заоблачных счетов каждый месяц. Кроме того, нам хочется более тщательно и сознательно выбирать компании, которым мы отдаем собственные деньги. И вообще, нам хочется жить проще и путешествовать налегке. Консультант спросил, почему мы не хотим совершить продажу без покрытия, и мы объяснили: такой выход подходит многим, но не нам, поскольку мы не можем честно и открыто сказать, что у нас нет денег, и считаем правильным для себя покончить с этим и начать снова.

Потом мы умолкли в ожидании, что он сочтет нас сумасшедшими. Но этого не произошло. Он посмотрел на нас и сказал:

– Я вас понял. Ваши доводы кажутся мне разумными. Вы хотите освободиться, и это понятно. Думаю, вам надо поступить именно так. И я согласен с вашим решением отказаться от продажи без покрытия. У вас достаточно времени для перестройки, и уверен, что вы это сделаете. Освободите свою семью и сделайте все по-своему.

И вот наш милый, маленький дом был выставлен на продажу, и через пару недель его купили. Мы заплатили 140 тысяч долларов – только для того, чтобы освободиться. Бросили на роскошный полированный стол ипотечной компании наши пенсионные накопления, сбережения и деньги, отложенные на колледж Чейза.

И мы начали сначала – у нас снова ничего не было.

Сейчас это новое начало представляет собой следующее: треть наших прежних выплат по кредиту мы тратим на аренду. Наше имущество поместилось бы в двух небольших отсеках склада для хранения вещей. Когда что-то ломается, мы пожимаем плечами, звоним хозяину и ждем, когда все исправят. Зато когда Крейг упускает выгодный контракт на работе, он просто разводит руками и говорит: «Что ж, зато наши счета в этом месяце минимальны!». Краску для волос я покупаю в дешевом магазине. Я могла бы предложить множество хитроумных выходов из этой ситуации, но, понимаете, мне это кажется сущим вампиризмом. Мне все равно.

Мне все равно – это наш новый духовный девиз и мантра. Во «мне все равно» есть божественная искра.

А самое главное, когда мы начали все сначала, в глубине души почувствовали: если нам когда-нибудь что-то понадобится, то всегда сможем это получить. Мы свободны. Разве можно найти деньгам лучшее применение, чем покупка свободы?

Мы постоянно тревожимся из-за денег: а что если деньги пропадут, а что если у нас ничего не останется, а что если, а что если, а что если? Мы боимся рисковать, боимся расслабиться – и все из-за этого «а что если». Но вот что важно: мы с Крейгом сейчас переживаем именно такое состояние. Все пропало. И это замечательно. Даже лучше, чем замечательно. У нас ничего нет, но и мы ничего никому не должны – только Богу и друг другу. Мы по-прежнему смеемся, поем и танцуем – хотя и на чужой кухне. Мне кажется, что собственность – это иллюзия. Бог говорит нам: «Ребята, неужели вы действительно думаете, что безопасность, тепло и радость дают вам дом и деньги?». Я чувствую себя ребенком, который наконец-то набрался смелости и прыгнул в бассейн. Ребенок понимает: «Да! Папа поймал меня, как и обещал! Здорово!».

Мы с Крейгом словно очнулись и чувствуем себя совсем молодыми. Вам наверняка знакомо такое чувство – будто вы только что поженились. Мы, как пионеры, стоим на границе огромного нового мира и понимаем, что возможно абсолютно все. И сейчас мы с Крейгом чувствуем себя именно так. Как молодожены. Без банковского счета – наедине с Богом и друг с другом. И каждый день заново узнаем, что друг друга и Бога нам вполне достаточно. На какое-то время нам придется положиться на веру. А самое удивительное заключается в том, что, как только мы отказались от ответственности за обеспечение самих себя и переложили этот груз на Бога, то почувствовали себя свободными, точно птицы.

Мой отец – мудрый человек. Я разделяю его убеждения за одним небольшим исключением. Папа учил нас никогда ничего не бросать. Взрослея, очень важно дважды подумать, прежде чем браться за занятия гимнастикой или учиться игре на скрипке, потому что придется крутить колесо, музицируя на собственных похоронах. Я отношусь к этому по-другому и считаю, что порой нужно именно бросить. Бросить то, что не приносит пользы и удовлетворения. Но такой шаг требует самосознания и смелости. И мы с Крейгом на это решились. Мы бросили.

Нам удалось заглянуть в свои души и понять, что нашей семье нужны серьезные перемены. Игнорировать это чувство было невозможно. Мы поняли: нужно жить дешевле, проще и медленнее. Я буквально утонула в мелочах пригородной жизни: родительские собрания, дни рождения, сборы средств, благодарственные письма, спорт, вечеринки, девичьи посиделки, бесконечные разговоры… Чувствовала себя как на американских горках, хотя больше всего мне хотелось покататься на старомодной карусели. Болезнь Лайма научила меня обращать внимание на собственные потребности и с уважением относиться к истинным желаниям своей души, поскольку Бог послал их мне, чтобы они послужили ступеньками к лучшей жизни. Моя душа желала жить в таком месте, которое соответствовало бы ее истинным устремлениям. Моя душа живет неспешно. И мне хотелось жить в таком месте, где можно жить медленно.

Должно было пройти время, для того чтобы начать наслаждаться общением с детьми, читать, писать, молиться и исцеляться – не только от болезни Лайма, но и от всего. Мне хотелось меньше выбора, меньше шума, меньше машин и магазинов, меньше поводов, по которым нужно наряжаться. Я жаждала пространства – не мелкого, замкнутого, – а пространства, в котором нет ни одной живой души. И хотелось больше праздного времени. Я стремилась к более узкому кругу друзей, но мне нужна была возможность узнать их по-настоящему. Хотелось каждое воскресенье ходить в церковь маленького городка. Хотелось обходиться минимумом вещей. Меньше встреч, которые нельзя пропустить. Меньше, меньше, меньше. Я хотела вернуть свою семью, и поэтому, продав дом, мы переехали. Забрали детей из школы, собрали чемоданы и сняли небольшой домик в Чесапик-Бэй, в городе Нормана Роквелла, в котором единственный магазин – это кафе-мороженое, где передаются все местные сплетни. Именно об этом мы всегда и мечтали.