Восемь – на север.

И в конце три квартала – на восток.

На карте маршрут выглядит очень скромно.

Как ни странно, я еще жива.

После первых двух кварталов у меня заболело слева так, будто мне воткнули нож под 7-е ребро (у ребер нет собственных названий, только номера с первого по двенадцатый, и еще сторона – левая или правая).

Ноги – точнее, икры – дрожат мелкой дрожью. Я чувствую себя выжатой как лимон.

Щиколотки как деревянные.

Воздух кажется густым.

Я чувствую столько разнообразных нарушений – ускоренное сердцебиение, повышение кровяного давления, сухость во рту, сдавливание в легких, мышечные спазмы, – что не могу даже примерно проследить за тем, как идут вразнос все системы организма.

Горькая правда: я не в состоянии пробежать без передышки даже восемь кварталов на юг (первый этап нашего забега).

На шестом квартале я начинаю спотыкаться.

Кажется, я вот-вот потеряю сознание (а журнального столика здесь нет, падать некуда).

Маи кладет руку мне на локоть и говорит:

– Ничего, Ива. Просто дыши.

И, как бы глупо это ни звучало, но, как только я беру под контроль свое шумное дыхание, со мной что-то происходит.

На смену головокружению приходит благодарное чувство за жизнь, которая мне дарована.

Это, наверное, какой-то феномен, связанный с кровяным давлением.

Обратно в «Сады Гленвуда» мы с Деллом и Маи идем не спеша.

Мне хочется, чтобы кто-нибудь из них сказал, что в следующий раз у меня получится лучше. Но все молчат.

Входя в дом, я говорю:

– Завтра попробую еще раз.

Маи и Делл обмениваются озабоченными взглядами.

И в этот миг я решаю, что буду заниматься бегом весь остаток жизни, каждый вечер (при условии наличия времени).

Кажется, я склонна к соперничеству сильнее, чем мне казалось прежде.

Мы бегаем каждый день целую неделю, и от этого у меня все болит.

На четвертый день происходит неожиданный откат, и я целую милю не бегу, а иду, чуть ли не ползу, но в целом очевидно, что прогресс есть.

Впрочем, по всей видимости, следует признать, что выдающимся бегуном мне не быть.

Есть и еще одна правда, помасштабнее: когда я двигаюсь, то выгляжу отнюдь не естественно.

Осознав это, я вдруг понимаю, что никогда не танцевала.

Помню, что в четвертом классе нас учили изображать какой-то несложный народный танец, но теперь я припоминаю, что мне даже на это остро не хватало координации.

Забавно видеть, как ловко мое сознание заблокировало былой опыт.

Сейчас мне двенадцать, вскоре я должна буду стать подростком, а потом и взрослой – значит ли это, что для облегчения перехода в новый статус мне нужно будет уметь двигать бедрами под музыку?

Меня бросает в пот от одной мысли об этом.

Вот зачем нужно бегать.

Я думаю, что в контексте физических усилий процессу следует придавать больше значения, нежели результату.

И я так считаю вовсе не потому, что нам это говорили в школе на физкультуре.

Вокруг меня нарождается новый мир.

Мне нравятся фламинговые кроссовки, розовые с фиолетовым.

Может быть, меня просто вымотала тряска от бега трусцой.

Ежедневный забег длится всего шестнадцать минут, но я думаю о беге, даже когда не бегу.

Я знаю, что в процессе активных физических упражнений мозг начинает работать по-другому.

Учитывая обстоятельства, о большем не приходится и мечтать.

По дороге в прачечную я заглядываю под осколки лавы в главном дворике.

Я разгребаю удивительно грязные красные камни, расчищаю небольшое пространство и отгибаю краешек рваной пластиковой подстилки.

Как я и предполагала (сорняки-то растут), пластик лежит прямо на земле.

На один краткий миг я представляю себе: убрать камни, вырыть пруд, посадить водяные лилии и красные лобелии…

Вдоль северного края пруда я посадила бы высокий бамбук, чтобы его заросли выступали на открытое пространство и отбрасывали тень на крышу. Я вдруг вижу перед собой сплетающиеся лозы и буйные лиственные побеги, а воздух вокруг душист и напоен ароматом жизни.

Но через мгновение видение ускользает.

Передо мной – груда красного камня да чертополох.

Край черного пластика у вентиляционной решетки хлопает, будто черный флаг.

Я иду наверх, чтобы рассказать об увиденном.

Делл и Куанг Ха сидят на диване. Маи валяется в кровати и читает книжку. Патти ушла в салон. Я говорю:

– Я придумала. Надо посадить подсолнухи внизу.

Маи все слышит, потому что тут же кричит из нашей комнаты:

– Где внизу?

Я гну свое:

– Можно убрать красную пемзу. Под ней земля. Я проверяла. Вы только представьте – полный двор подсолнухов.

Делл вдруг становится серьезен:

– Нельзя. Убирать ничего нельзя. Дом принадлежит банку.

В комнату входит Маи:

– И камни вообще-то тяжелые.

Куанг Ха жмет на пульт и прибавляет звук.

Деллу приходится повысить голос:

– Камни трогать нельзя.

Я говорю:

– Ну, хоть с краешку.

Куанг Ха это все неинтересно, но он говорит:

– Мой подсолнух вырос больше всех. Его пора пересаживать в землю.

Делл машет руками:

– Никто ничего пересаживать не будет. Пусть растут где растут, будут карликовые цветы. Ну, или какие там они становятся, когда мало места.

Маи это не нравится.

– У нас на программе для «группы риска» было целое занятие про то, как получать разрешение на общественные инициативы.

Делл смотрит на нее безумным взглядом:

– Какая же это общественная инициатива?

– А вот такая! – громко отвечает Маи.

Делл меняет тактику:

– А я вообще сейчас занят, мне не до беготни по инстанциям.

При этом он сидит на диване рядом с Куанг Ха, и незаметно, чтобы кто-то из этой парочки переутомлялся на работе. Ни сейчас, ни вообще.

Тогда я говорю:

– Я все устрою. Я сама получу разрешение от банка.

Это почему-то звучит слегка угрожающе.