– Подождите, подождите…

Шурша халатом, как сухой бумагой, старик, которому наверняка было не меньше восьмидесяти, зашаркал в тапочках к Фели. У него были немытые седые волосы со строгим пробором, лицо казалось запавшим внутрь – вероятно, из-за того, что во рту почти не осталось зубов. Поэтому он и шепелявил.

– Вы новенькая?

– Простите?

– Почему же вы ко мне не позвонили?

Фели промолчала по той простой причине, что понятия не имела, кто этот мужчина и что он от нее хочет. Еще большее недоумение она испытала, когда он вытащил из глубин халата связку ключей, слишком большую для его рук в старческих пятнах, и отпер дверь в квартиру Уландта.

– Он сказал, что вы обратитесь ко мне, когда придете.

– Франц? – окончательно запутавшись, спросила Фели.

– Нет, Брэд Питт, – огрызнулся старик в типичной берлинской манере. Если у жителя столицы появлялась возможность нахамить кому-то, он ее использовал. – Брэд обожает роскошную жизнь здесь. Для этого он даже продал свою виллу в Малибу.

С покашливанием завзятого курильщика он открыл дверь.

– Просто захлопните, когда закончите подтирать задницу, – проскрипел он. – О’кей?

– Закончу что? – вырвалось у нее.

– О, извините. Не хотел вас обидеть. Так, что теперь, будете входить?

– Да, – ответила Фели, не зная, с кем пенсионер ее перепутал. Она с нетерпением ждала, когда он снова исчезнет у себя в квартире. Но он стоял, уставившись на Фели, как посыльный, ожидающий чаевых. Так как мужчина не собирался уходить, значит, ей придется закончить эту гротескную встречу.

Самым простым и разумным выходом было немедленно развернуться и как можно скорее покинуть этот дом. Но тогда что ей сказать Матсу?

Извини, я стояла перед открытой дверью потенциального похитителя твоей дочери, но побоялась войти внутрь?

Неразумной альтернативой было бы войти и осмотреться в, очевидно, покинутой квартире, одновременно позвонив Матсу.

– Еще раз большое спасибо, – сказала Фели, выбрав второй вариант.

Она вошла в квартиру Уландта и закрыла за собой дверь. В глазок увидела, как старый сыч исчез в собственных четырех стенах.

Фели сделала шаг в коридор и испугалась внезапно загоревшихся потолочных светильников-спотов, которые, очевидно, были оснащены датчиком движения. Прихожая погрузилась в теплый мягкий свет.

– Господин Уландт? Вы здесь?

Ответа не последовало, и она огляделась. В квартире царил почти педантичный порядок. Резиновые сапоги аккуратно стояли на специальном поддоне для обуви. Ключи с подписанными наклейками висели на крючках рядом с дверью, на комоде лежала кружевная салфетка.

В выборе освежителя воздуха Франц ошибся со временем года. Сейчас, осенью, уже пахло по-рождественски – корицей и сладким миндалем.

– Кто-нибудь есть дома?! – крикнула Фели в темноту, начинавшуюся за границами прихожей. Во второй раз за несколько часов она оказалась в чужой квартире. Для Неле, возможно, все уже плохо кончилось. Сейчас Фели мучалась еще более сильными угрызениями совести.

Она достала сотовый и, как ей показалось, целую вечность ждала ответа.

– Матс?

Спустя привычное запаздывание во времени, он произнес:

– Где ты?

– У Франца Уландта дома, полагаю. Здесь все выглядит странно.

– Что ты имеешь в виду?

– Не знаю. У меня очень нехорошее чувство. Что я здесь вообще делаю?

– Ты одна?

– Надеюсь.

– О’кей, поищи ноутбук, какие-нибудь документы, кабинет.

– Хорошо.

Фели открыла дверь справа и увидела себя. На стене квадратной ванной комнаты без окна висело зеркало. Здесь тоже все было вычищено до блеска. Никаких капель на зеркале, на краю раковины лишь самое необходимое. Зубная паста, дозатор мыла, бритва.

– Нашла что-нибудь?

– Нет.

Фели открыла зеркальный шкафчик над раковиной.

Упаковки медикаментов, отпускаемых без рецепта, различные тюбики и баночки были расположены на одинаковом расстоянии друг от друга. Абсолютная противоположность хаотичному порядку в ванной комнате Фели.

Ибупрофен, таблетки с цинком, аспирин, витамин В, вольтарен.

Ничего, что привлекло бы внимание Фели. За исключением…

Какого черта…

– Что там? – спросил Матс, который, видимо, услышал, как она прищелкнула языком.

– Мне кажется, Франц меняет свою внешность.

– В смысле?

– Здесь есть крем для зубных протезов. И пустой контейнер из-под вставной челюсти.

Пауза.

– О’кей. А что с его кабинетом?

– Еще не нашла.

– Хорошо. Позвони мне, когда выяснишь что-то новое. Я здесь тоже напал на кое-какой след.

– Поняла.

Фели положила трубку, закрыла шкафчик и с криком выронила телефон, увидев в зеркале фигуру, которая с топором в руке подкралась к ней сзади.

Фели закричала еще громче, когда поняла, что нападавший не один.

Как у мамы, – промелькнула в голове абсурдная мысль. У топора было двухцветное полотно. Светлое графитовое лезвие и черный обух, к которому крепилось топорище. Он выглядел как топорик для рубки мяса, которым мама Фели всегда управлялась на кухне, чтобы разделать мясо или замороженные продукты. Не очень большой, но слишком тяжелый для слабого человека, которому приходилось держать орудие обеими руками.

Не для того чтобы опустить его Фели на голову – из положения, в котором находилась фигура, это было невозможно. А видимо, для того, чтобы запустить им в нее. Ничего другого женщине в инвалидном кресле не оставалось, если она хотела ранить Фели.

Именно это она и собиралась сделать. С разъяренным, красным от злости лицом женщина замахнулась. Закричала: «НАЛЕТЧИКИ!», затем выпустила топор из рук. Фели показалось, что она уже почувствовала дуновение ветра, представила, как металл с гудением вонзится в ее череп, расколет его до самого мозга. Поэтому закричала в ожидании боли и смерти, но не так громко, как теперь орала старуха. Уже не от ярости, а тоже от страха.

Как Фели.

Женщина в инвалидном кресле, которая теперь выглядела не только старой и разъяренной, но, в первую очередь, больной, закинула голову и посмотрела изможденными глазами наверх, прямо в лицо мужчины, который выхватил у нее топор.

– ПОМОГИТЕ! – выкрикнула она, и Фели зажала рот рукой.

От облегчения и счастья, что оставила дверь незапертой.