Итог сказанному такой – в США отсутствует единая система судебной медицины и это сказывается на качестве судебно-медицинской экспертизы.

Великие свершения XX века в области судебной медицины начались с первого применения дактилоскопии для опознания преступника в Европе, а именно в Великобритании. Это случилось 18 апреля 1902 года. Довольно скоро, за какие-то 10–15 лет, дактилоскопия прочно утвердилась в криминалистике в качестве основного способа идентификации. Многие преступники пытались срезать кожу с кончиков пальцев или же сжигали ее кислотой, но при заживлении ран отпечатки пальцев восстанавливались. Теоретически от папиллярного узора можно избавиться, если нанести сильные повреждения, которые станут заживать с образованием рубцов, но повреждения такого рода непременно нарушат функции пальцев, то есть приведут к инвалидности.

В 1948 году в Великобритании была проведена самая массовая дактилоскопия в истории. Причиной стало жестокое убийство в городе Блэкберне четырехлетней Джунн Энн Девни, которую преступник перед убийством изнасиловал. Девочка была похищена из госпиталя, в котором проходила лечение. Под ее кроватью была найдена бутылка с водой. Отпечатки пальцев на бутылке не принадлежали никому из сотрудников отделения или пациентов. Была выдвинута версия о том, что их оставил преступник.

После того как проверка отпечатков по картотеке оказалась безуспешной, было решено дактилоскопировать все взрослое мужское население Блэкберна, в котором на тот момент проживало около 120 000 человек, 45 000 из которых составляли взрослые мужчины. По закону подлости, преступник оказался в числе последних дактилоскопированных, но это было не так уж и важно, важно было то, что его удалось найти.

В 1910 году в городе Лионе была создана первая в мире научная криминалистическая лаборатория, руководителем которой стал профессор Лионского университета Эдмон Локар, заслуженно прозванный «французским Шерлоком Холмсом». Локар сформулировал основной принцип судебно-медицинской криминалистики: «Каждый контакт оставляет след». Эта формулировка вошла в науку как «локаровский принцип обмена». Локар написал фундаментальный «Трактат о криминалистике» в семи томах, который был опубликован в 1918 году. В нем много внимания уделено системе дактилоскопической идентификации личности. Иначе говоря, в десятые годы ХХ века дактилоскопия уже прочно утвердилась в криминалистике и судебной медицине.

В том же 1918 году другой французский ученый, профессор судебной медицины Страсбургского университета Поль Шавиньи написал еще один фундаментально-классический труд – «Экспертиза огнестрельных ранений, пистолеты, револьверы, ружья, винтовки» («L’expertise des plaies par armes à feu, pistolets, revolvers, fusils, carabines»). Из названия ясно, что в этом труде разбирались вопросы судебно-медицинской баллистики и исследования огнестрельных ран.

При установлении последовательности причинения множественных огнестрельных повреждений головы судебными медиками используется признак Шавиньи, известный в России также как признак Шавиньи – Никифорова[62]. Суть этого признака в том, что при первом огнестрельном повреждении плоских костей (а именно такие кости образуют черепную коробку) возникает эффект срезывания и формируется дефект костной ткани в виде усеченного конуса, вокруг которого в радиальном направлении расходятся трещины. Трещины от второго повреждения доходят до трещин, вызванных первым повреждением, но не пересекают их. Также этот признак может быть использован при диагностике входного и выходного отверстий в случае одиночного огнестрельного ранения головы.

Работы Поля Шавиньи и профессора университета Монпелье Виктора Балтазара привели к тому, что в 1923 году баллистическая экспертиза была официально признана в качестве доказательного метода и начала активно использоваться в судебной практике. Уже в 1925 году в США появился первый в мире отдел судебно-медицинской баллистики. Виктор Балтазар также известен как автор одного из первых трудов по микроскопическому судебно-медицинскому исследованию волос – «Волосы человека и животных» («Le poil de l’homme et des animaux»), опубликованному в 1910 году. Эта работа сохраняла свою актуальность до появления судебной генетики, начавшей проводить анализ ДНК в биологических доказательствах.

Судебную медицину можно считать самой «прогрессивной» из медицинских наук, потому что она очень скоро реагирует на достижения прогресса. Правда не на все, а только на те, которые способны причинить вред человеку. Уже в 1903 году была опубликована монография австрийского ученого Стефана Еллинека «Электропатология. Болезни, вызванные молнией и электрическим током в клинической и судебно-медицинской экспертизе» («Elektropathologie. Die Erkrankungen durch Blitzschlag und elektrischen Starkstrom in klinischer und forensischer Darstellung»). Еллинек специализировался в области профессиональных болезней и потому первым стал изучать воздействие электричества на организм. Его исследования были направлены не только на изучение опасности электричества для людей и последствий его воздействия, но также и на оказание помощи пострадавшим. Собрав богатый статистический материал, Еллинек разработал теорию электрической смерти, которая преду-сматривала обязательное и продолжительное по времени оказание реанимационного пособия при поражении электрическим током. «В случае электрической аварии попытайтесь реанимировать, пока не появятся явные признаки смерти, только тогда можно сдаваться», – писал он и пояснял, что электрический ток вызывает остановку сердца, которое можно заставить сокращаться снова. В 1928 году Стефан Еллинек возглавил первую в мире кафедру электропатологии, которая была создана в Венском университете.

Вам может показаться странным, что одним из важных событий в истории судебной медицины в ХХ веке стал выход труда под названием «Консервирование (бальзамирование) и мумификация трупов». Казалось бы – ну что по этому вопросу еще можно сказать, что можно добавить к тому, что уже известно? На самом деле эта работа, автором которой был известный российский судебный медик Петр Андреевич Минаков, имела очень важное значение как для судебной медицины, так и для всей медицины в целом.

С развитием естественных наук вообще и анатомии в частности снова был поднят вопрос о способах и средствах бальзамирования трупов и консервирования отдельных органов человеческого тела в целях приготовления анатомических препаратов и создания музейных коллекций. В XVI–XVIII столетиях для бальзамирования применялось очень большое число разнообразнейших ароматических трав, кореньев, масел и бальзамов. И существовавшие до XIX столетия способы консервирования были по большей части лишь несовершенным подражанием египетским способам.

Консервирование трупов или их частей имеет важное значение. Таким образом сохраняется практический материал для обучения, музейный материал, а также сохраняются доказательства биологического происхождения. Замораживание проблемы не решает, по-скольку замороженный труп или препарат невозможно исследовать, то есть невозможно использовать ни в качестве учебного, ни в качестве судебного материала. Способы консервирования, применявшиеся в XIX веке, предполагали впрыскивание в кровеносные сосуды консервирующих жидкостей, в которых нередко содержались сильнодействующие яды, такие, например, как сулема или мышьяк. Контакт с сильнодействующими ядами представлял опасность для здоровья. Кроме того, у всех консервирующих жидкостей, как сильно ядовитых, так и не очень, имелись существенные недостатки. Одни плохо консервировали, другие были сложными в изготовлении или же содержали дорогостоящие компоненты. Минаков же предложил использовать в качестве консервирующей жидкости смесь формалина с этиловым спиртом. Он установил, что такой раствор идеально отвечал всем требованиям, которые предъявляются к консервирующим жидкостям и при этом не представлял опасности для тех, кто с ним работал. «В Институте судебной медицины 1-го Московского университета, – писал Минаков, – в феврале 1906 г. я впрыснул в черепную, плевральные и брюшную полости трупа 65-летнего субъекта смесь, состоящую из равных частей формалина и алкоголя, а также промыл этой смесью полость рта и глотки. После впрыскивания гниение трупа прекратилось. Он сохранялся в секционном зале при комнатной температуре 13–15 градусов и в течение 5–6 недель оставался довольно мягким; затем начал мало-помалу высыхать и превратился в прекрасного вида мумию».