в фильмах, после бурной ночи, возле сковородки с ароматными блинчиками ему на завтрак.

Не знаю даже, любит ли он блинчики.

Я их и готовить не умею, у папы дома на кухню заходить можно только за фруктами для перекуса, в остальное время там повар хозяйничает.

Да и вообще. Сейчас не утро.

Еще не кончилась ночь.

Тихонько приоткрываю дверь и выглядываю в комнату.

Он уже вернулся. Сидит на кровати. На сервировочном столике расставляет тарелки.

Горят свечи в розовых подсвечниках.

И это не похоже на романтику, кажется, он просто свет включать не хочет, свет все испортит.

Он поднимает голову.

Смотрит на меня долго, пристально, с ног до головы изучает мою фигуру в своей рубашке.

И неясно по нему, нравится ли, то что он видит. Может, он злится.

Он же такой брезгливый.

А тут я выперлась в его рубашке.

Он рывком поднимается.

И подходит, шире распахивает дверь, приглашая меня в номер. Наклоняется, заглядывает в лицо.

- Как ты, маленькая? - в его голосе звучат нежные нотки. - В первый раз нельзя увлекаться. Ничего не болит?

- Нет, - вру и отвожу взгляд. Семеню к кровати. Не болит, но что-то такое тянет между ног, и началось это, когда кровь на трусиках увидела, до этого и подумать некогда было, что со мной произошло.

А сейчас прохладный душ чуть остудил мысли.

И между ног появился дискомфорт.

Там два раза орудовало нечто большое и чужеродное.

И тело теперь не дает мне об этом забыть.

- И мартини заказал? - замечаю бутылку на тумбочке. Заползаю в кровать, под одеяло.

- Один бокал полезно. Чтобы спалось крепче.

Хмурюсь.

Снова подозревать его начинаю, что когда я спать лягу он уйдет сразу.

- Но сначала поешь, - он садится на кровать, взглядом окидывает тарелки. - У них на кухне с плитой что-то. Заказы пока не принимают. Взял то, что было. Ну, вареники с вишней ты любишь, - он кладет передо мной вилку. - Сметана вот.

Завороженно киваю.

- Ты не спрашиваешь, ты уверен, что люблю, - беру предложенную вилку.

- Конечно.

- А еще что знаешь?

- Все знаю, Аня, - он скручивает крышку на бутылке с зеленоватой жидкостью.

Тычу вилкой в вареники. 

Хочется допрос устроить. Но страшно, что он, такой уверенный и спокойный, не угадает. И если угадает - тоже страшно, ведь когда тебя так снизу доверху знают - это...очень странно.

Я понятия не имею, какой любимый художник у Марка. Но все эти годы мне казалось, что я влюблена.

Неужели в этом все дело, в мелочах, которые тебе о другом человеке известны?

- Что теперь будет? - не притронувшись к еде, отодвигаю столик. Требовательно смотрю на него.

Кирилл наполняет треугольные бокалы мартини. Мой разбавляет Спрайтом, как я и просила. Не отвечает, подносит бокал ко рту и отпивает.

- Кирилл, - вилкой брякаю по тарелке.

- Что, Аня? - он поворачивается. Придвигается ближе. - Ты очень капризная девочка. 

- Нет.

- Да.

- Меня бесит, когда со мной так разговаривают.

- Как? - он улыбается уголком рта. Пьет. Поверх бокала смотрит на меня.

А я опять...распаляюсь.

Никак привыкнуть не могу к этим откровенным, говорящим взглядам, зато уже привыкла к нему. Хочется, чтобы навалился, подмял под себя, и начал ласкать.

Обниматься хочется, и чтобы так же сладко было, как оба раза до этого.

В тишине тренькает мой телефон.

Мелодия громче становится, по нарастающей, заполняет воздух, провисает в нем натянутой струной. Мне звонят, настойчиво, отсчитывая гудки.

Боюсь думать, кто там.

Кирилл поднимается.

Смотрит на тумбочку, на светящийся экран телефона.

Пальцем давит сенсор и прикладывает трубку к уху.

- Слушаю тебя.

По спине ползут противные мурашки.

Он так просто снял трубку. Но нельзя, это же мой телефон.

Кручу перстень на пальце и взгляда не отвожу от его лица.

Оно бесстрастно. Из динамика долетает неразборчивое бормотание, не понимаю даже, кто на том конце, мужчина или женщина.

Кирилл отпивает мартини, осторожно ставит стакан на тубмочку. Кивает, словно его видят:

- Да. Все так. И не звони сюда больше.

Он отключается.

- Кто это был? - тут же спрашиваю.

- Марк.

- Что ты ему сказал? - в волнении мну одеяло.

- Ты же слышала, - он усмехается, садится на кровать. - Вообще, - ловит на вилку помидорку-черри, подносит к моему рту. - Марк губу раскатал, - улыбается, когда я зубами подхватываю помидорку. - Не сразу понял он, что я тебя никому не отдам. Но я объясню. Если до него не дойдет. 

Сажусь в машину и кошусь на окна гостиницы.

Аня еще спит, еще очень рано. 

Будить ее было жаль. Да и ехать некуда пока, не домой же ее вести, где ждет скандал.

Лиза телефон оборвала, до утра названивала. И Марк ночью, когда звонил, сказал. Что торопится к Лизе с новостями. И что понял теперь от кого Аня беременна.

Ерунда какая-то, как можно было поверить в это. Что она, домашняя такая, постоянно в рамках, вечно под надзором - и ребенка ждет.

Нет пока.

Выруливаю с парковки. 

Солнце заливает улицу, время только восемь, а уже ясно - будет жара.

Из бардачка достаю солнечные очки. Бросаю взгляд на мигающий экран телефона. И включаю громкую связь.

- Еду, - говорю кратко, вместо приветствия.

- Едешь? - на том конце возмущается Лиза. - Все, что ты сказать можешь? Я всю ночь звонила!

- Зачем? - резонно интересуюсь.

- То есть как это? - переспрашивает она. На фоне шумит вода, брякают чашки. - Я с Марком виделась, - заходит она издалека. - И очень надеюсь, что это просто несмешная шутка.

Смотрю на дорогу, молчу.

Давно нужно было это прекращать. Но сначала я сам ошибку допустил. 

А потом уже привык, к тому, что женат.

- Я еду, - перебиваю поток ее претензий. - Дождись, - сбрасываю вызов.

И кошусь на новый конвертик сообщения. Еще не открывая знаю, кто проснулся.

И одним глазом проверяю послание.

"Открыла глаза - и никого нет".

Представляю тонкую фигурку в огромной кровати, среди подушек и одеял. Хочется обратно повернуть, к ней, у меня год в голове каждое утро ее тело появлялось, теплое после сна, и как я ее, голую, к себе прижимаю, и долго желаю доброго утра.

И словами, и языком.

Может, уже с завтрашнего дня так будет.

На светофоре торможу