— На вид — вполне приличный.

— Эй, вы там, наверху, — останавливает она разбушевавшихся друзей. — Не напугайте человека!

— Если наш человек — бояться не будет. А испугается… Женька, зачем тебе боязливый?

Тут заходит хозяин квартиры.

— Разрешите доложить, пан майор, — обращается он к Сергею. — Кони в стойлах, уздечки на гвоздике.

— Как стоишь? — изгаляется Сергей. — Почему одет не по форме? Застегнуться! Оправиться… Тьфу, кажется, это не та команда. Вольно!

— Все за стол, живо! — включается в общий балдеж Нина. — С такой раскачкой мы сегодня и до горячего не дойдем.

— Не дойдем, так доползем! — говорит Толян, и гости с шумом рассаживаются за столом. — Мальчик-девочка, мальчик-девочка…

Это Толян строго следит за тем, чтобы женщины и мужчины сидели за столом, как положено.

— Нет-нет, уйди, Лопухина! — оттаскивает он Евгению, пытающуюся под шумок усесться рядом с Машей.

Так он всех пересаживает и тасует, что в конце концов по левую руку от него оказывается Нина, а по правую — Евгения, справа от которой Виталий, а рядом с ним — Маша…

Пока за столом галдят и гости тянутся за закусками, Аристов, якобы желая поухаживать за Евгенией, ссыпает ей в тарелку соленые польские грибы, которые она терпеть не может, и спрашивает, почти не шевеля губами:

— Опять замуж собралась?

— Что значит — опять!? — возмущается она.

— Опять — значит снова. У тебя уже был один… Алексей! И где он?

— Не твое дело!

— Вах, зачем грубишь? — говорит он с нарочитым грузинским акцентом. — Если ты сердишься, значит ты не права!

— Отлезь, Аристов! — сквозь зубы цедит она. — Вспомни о юбилее жены. Тебе положено в начале тост говорить!

Когда в первом "антракте" гости выходят из-за стола, а Лена подхватывается, чтобы помочь Нине принести горячие закуски, Евгения прорывается к Маше.

Маша — в красном платье. Одной этой фразой можно было бы обозначить её новую суть — Маша в красном платье!

Красный цвет — символ. Прежде, за много лет знакомства, Евгения не видела на ней ничего красного. Обычно это были тона приглушённые — серые, коричневые, тёмно-зелёные. Они не то чтобы делали Машу старше, а как бы обезличивали её. Даже её серые глаза на этом фоне казались тусклыми.

Теперь же они сияют. Вряд ли это просто отблеск ткани. Скорее, ткань высвечивает идущее из её глубины сияние. И помада у неё не бледно-розовая, как обычно, а коралловая. Обнаружилось вдруг, что губы у Маши красивой формы. Зовущие. Почему раньше при взгляде на её лицо не замечались губы?

— Маш, — зачем-то подходит к ней Сергей.

— Я разговариваю с Женей, потом, — отмахивается она; в её голосе нет раздражения — так, равнодушие и мимолётная досада.

Он безропотно отходит. Сергей! Гроза уголовников и сослуживцев! Это так непохоже на него, как будто под знакомой личиной скрывается совсем другой человек.

— Маша, может, ему и вправду что-нибудь нужно? — почти жалеет его Евгения.

— Перестань. Что он — маленький мальчик, у которого не расстёгивается пуговица на брючках?

— А ты жестокая, — удивлённо замечает Евгения.

— Жестокая, — ничуть не обижается она. — Доброта и жалость на сегодня кончились, обещали завтра подвезти.

Неужели женщина может так кардинально измениться? Похоже, разбуженной гордостью человек проверяется почти так же, как деньгами и славой…

— Ты тоже не шибко жалостливая, — выводит её из задумчивости голос Маши.

— Да?!

— Да-да! За всё время, пока мы с тобой разговариваем, ты ни разу не взглянула на своего Виталия! А он тебе такие взгляды посылает! И за столом сидючи почти с ним не общалась. Пришлось мне опекать бедного мальчишку! О, ты меня усовестила. Пойду, узнаю, что было нужно моему пацанёнку.

Евгения тоже вспоминает: и правда, как там её Виталик? А он стоит и увлечённо беседует с Аристовым. Со стороны посмотришь — лучшие друзья! Только что-то не верится в их добрые чувства друг к другу. Особенно она сомневается в Толяне. Не замыслил ли чего этот аферист?!

Она бы ещё размышляла и выдвигала всяческие версии, но тут Нина зовёт всех за стол. А поскольку помогает ей Лена — прирождённый учитель и лидер через пять минут все уже сидят на своих местах. За горячим.

— О чём ты так оживлённо беседовал с Аристовым? — спрашивает наконец Виталия Евгения.

— Он предлагал мне подписать один договор, — отвечает тот и как-то странно и очень внимательно смотрит на неё. — Завтра мы должны встретиться и обговорить детали.

— И для тебя этот договор выгоден?

— Если всё так и обстоит, как он говорит, то чрезвычайно выгоден!

Договоы-приговоры-наговоры! Это ей неинтересно. Евгения никогда не чувствовала в себе коммерческой жилки. Её лишь посещает мысль о ненаписанной акварели, и так же незаметно уходит — чего думать о несбыточном?

— Ешь, Евгения! — говорит слева от неё Аристов и кладёт ей огромную отбивную размером с полтарелки. Справа, в это же время, ей накладывает гарниры Виталий. Они сталкиваются ложками над её тарелкой и смотрят друг на друга, раздвинув губы в странных ухмылках — что это за договор, который так определил их отношения?

В среду, лишь Евгения открывает дверь в офис, на неё выплёскивается стойкий запах валерианки вместе с каким-то терпким дезодорантом.

На площадке, перед своим кабинетом, стоит мрачный президент фирмы с баллончиком какого-то средства в руке и яростно жмёт на распылительную головку.

— Чёрт знает что! — ругается он. — У нас порядочное заведение или курсы косметичек? Или больница?!

— Что случилось? — изумляется Евгения.

Он достаёт из кармана пятьдесят рублей и просит:

— Лопухина, не в службу, а в дружбу: купите, пожалуйста, в ближайшем киоске освежитель воздуха. Только не цветочный. Что-нибудь порезче. Может, с запахом ели…

— У нас никто не заболел?

— У нас истерика! — он уходит к себе и с шумом захлопывает за собой дверь.

Евгения, секунду-другую постояв в пустынном холле, идёт в киоск за освежителем. Перенюхав их с добрый десяток, она останавливается на запахе фантазийном.

Впрочем, во второй её приход валерианки почти не слышно.

— Лучше этого ничего не было, — говорит она президенту.

— Поставь на полку, — бурчит он, не отрывая взгляда от бумаг; то ли до сих пор злится, то ли ему стыдно за свой взрыв.

Евгения по запаху, как по радиомаяку, доходит до кабинета главного бухгалтера.

Ирина, обессиленная, полулежит в чёрном кожаном кресле, а Лада обмахивает её газетой. Увидев входящую, Ирина медленно поднимается, точно панночка из фильма "Вий". Так и кажется, что сейчас по её бледному, безжизненному лицу скатится кровавая слеза.