— Замуж собралась, идиотка! Можно подумать, я кривая или горбатая, что другой доли мне нет!

Евгения уже ничего не понимает.

— Ты о чем?

— Говорю тебе: о своем дурацком замужестве! Летчик! Подполковник!.. Как только он поверил в то, что я его люблю, так и началось. Он решил, что теперь можно все, и все пройдет безнаказанно. Что бы я не сделала, он всегда недоволен. То — не так, это — не эдак. Я и глупая, и тупая, и неумеха, и растеряха. И все у меня, не как у людей! У людей, иными словами, у его Матрены. Сам же жаловался, что она его вечно концентратами кормит. Я же прыгаю на задних лапках, чтобы Вовику все свежее приготовить, все самое лучшее — безрезультатно. По-моему, он просто мазохист. Ему нравится, когда над ним издеваются. Тогда он жалеет самого себя, тогда он "крест несет"! Но не попадайся ему, кто послабее! Запилит. Вчера даже Ванька не выдержал. Говорит: "Дядя Вова, нехорошо капризничать." Тот ему подзатыльник. Понимаешь, махровый подкаблучник вдруг почувствовал себя героем. Особым, неповторимым. Которому все должны заглядывать в рот…

— Надька, ты же за него замуж идешь!

— Веришь, как под гипнозом! Умом понимаю, что нельзя этого делать, а сама — как бычок на веревочке…

— Надя, опомнись!

— Вот потому тебе и не звоню. Сама себя уважать перестала. Если и ты ещё меня презирать начнешь, тогда хоть в петлю…

Вскипел чайник, и Евгения бросается готовить кофе, чтобы хоть как-то разрядить сгустившуюся до критической атмосферу. Неужели это Надюша боевая, отважная? Та, которая не раз вытаскивала её из серых паутинных настроений, когда жизнь кажется бессмысленной и ничтожной?

— Выпей кофе, — она подает Наде чашку. — Помнится, одна моя близкая подруга говорила, что из всякого положения можно найти выход…

Но та будто не слышит её и продолжает рассказывать:

— Мама к брату уехала. Сказала, погостить. Казалось бы, чего вдруг? Отгулы на работе взяла. Побоялась, что она своими советами может испортить мне жизнь. Мол, осмотрись и все реши без меня!.. А у меня теперь перед Вовиком как бы обязательство. Я же его из семьи увела! Понимаешь, он свалил на меня всю ответственность, вот и приходится отвечать. Дитя малое, неразумное, ошиблось, любимую жену оставило, ко мне, непутевой, перебралось…

— Выходит, ваша свадьба — его идея?

— Его. Он же чувствует, что дело пахнет керосином, а остановиться не может. Уж очень он себе в роли диктатора понравился!

— А ведь вы встречались не один месяц.

— Увы, пока он плакался мне в жилетку, я его по-бабьи жалела, предпочитала ничего не замечать. Все ведь мы думаем, будто та, что была до нас, хуже, глупее, эгоистичнее… Не понимала, какая у супруга нежная, ранимая душа! Вот и приходится теперь жизнь с ним связывать.

— Как это приходится? Ничего не приходится! Ты внушила себе черт знает что! Я не твоя мама, я могу взять на себя ответственность за твое будущее! Жалельщица!

— Ты права, жалость — хуже чумы! Раз уж человека приручил…

— Все ясно! Тогда вы с Эдиком друг друга поймете!

— А кто это?

— Тот, что тебя рашпилем…

Евгения включает зазвонивший телефон на громкоговоритель.

— Что вы хотели, Евгения Андреевна? — спрашивает шеф.

— Тут у меня Надежда сидит.

— Пусть заходит.

— Слышала?

— Как, прямо сейчас? — пугается Надя; совсем затуркал женщину этот летун — когда бы она прежде испугалась какого-то там разговора, пусть даже и "судьбоносного".

— А чего откладывать?

Евгения смотрит, как на её глазах сбегает с лица подруги неуверенность и виноватость. "Так-то лучше!" — с облегчением думает она.

— Ладно, пожелай мне — ни пуха, ни пера!

— Желаю.

— К черту!

Она уходит, а Евгения тщетно пытается сосредоточиться на завтрашнем докладе. Собственно, все материалы у неё уже готовы. По крайней мере, их достаточно для того, чтобы выполнить при президенте свою роль советника.

Подруга возвращается через полчаса.

— Ну как? — спрашивает её Евгения.

— Могу выходить на работу хоть завтра. Конечно, придется подчистить хвосты…

— Тебя отпустят без скандала?

— Какой скандал? Мы — свободные люди… Вот только кабинетик мой, как сказал Валентин, пока не готов.

— Сиди в моем! — великодушно предлагает Евгения.

Надя рассеянно кивает, но мысли у нее, похоже, далеки от новой работы.

— Пожалуй, пойду, — наконец говорит она, — обрадую начальство. Дай-ка, на всякий случай, твой номер телефона. Позвоню, ежели что…

Оставшись одна, Евгения некоторое время сидит в полной прострации. Надя совершает ошибку, а она, её ближайшая подруга, ничего не может сделать. Может, поговорить с самим Вовиком?

"В своих делах сначала разберись!" — советует ей внутренний голос. "Не твое дело!" — отвечает она ему.

До конца рабочего дня её не покидает чувство тревоги за подругу, которая и дает о себе знать. Она звонит и спрашивает:

— Женька, ты не могла бы Ивана из детского садика забрать? А то мама только завтра приезжает.

— У тебя ничего не случилось?

— Случилось. Но это не то, что ты думаешь… Про Ваньку не забудь!

Она вешает трубку, и Евгения некоторое время смотрит на телефон неужели это все, что она хотела сказать? Но Надя больше не звонит…

В холле Эдуарда Тихоновича не видно, и собравшаяся уходить Ирина осторожно посматривает по сторонам: нету! А ведь обычно он подвозит её домой.

— Нет его! — сообщает заглянувшая с улицы Лада. — И машины нет. Что ты волнуешься, уехал куда-нибудь с Валентином. Или помнишь, как в прошлом году, вся наша охрана дежурила на конференции, мэр попросил… Пойдем, мы с Веней тебя подвезем.

Евгения машет им, садясь в машину к Виталию.

— Как прошел день? — спрашивает он, целуя ее; похоже, этот вопрос при встрече у них становится ритуальным. — Едем домой?

— Едем в детский сад номер тридцать шесть, — говорит она без улыбки.

— Серьезно? А где он находится?

— На углу Вишневой и Северной.

— Понял, — он больше ни о чем ни спрашивает.

Она выходит из машины и поднимается на второй этаж, в старшую группу. Ей и прежде приходилось изредка забирать Ваньку из детсада, но вот так, без объяснений его мамаши — ни разу! Правда, беспокойства особого Евгения в том не видит. Она всегда в таких случаях немножко балует его: водит в детское кафе-мороженное, катает на карусели. Доставляет ребенку нехитрые, но памятный удовольствия. Видя её в дверях, он всегда предвкушает праздник. Вот и сейчас, играя с детьми, он поднимает взгляд и, увидев её, бросается навстречу.