Посидев еще немного, но так и не получив ответа, Эльфрида поднялась, подошла к охраннику и попросилась в уборную. Это был сигнал: она явно хотела, чтобы я пошла с ней, как в тот раз. Или надеялась, что я из чувства противоречия откажусь: мол, не исповедуйся мне, не делай меня своей сообщницей?

Юбка скрывала ее ноги до середины лодыжек, ниже напрягались и снова расслаблялись мышцы: носок – пятка, носок – пятка. Меня завораживала эта горделивая поступь. Эльфрида с самого начала действовала на меня гипнотически: ей достаточно было поймать мой взгляд, чтобы держать меня на крючке. Должно быть, именно поэтому через мгновение я уже бежала ей вслед, а поравнявшись с охранником, пробормотала: «Мне тоже нужно».

В уборной Эльфрида сразу юркнула в кабинку и попыталась захлопнуть дверь, но я ее придержала.

– Тебе разве не срочно? – ехидно спросила она.

– Подождет. Нужно поговорить.

– А у меня не подождет!

– Эльфрида…

– Слушай, берлиночка, времени нет. Умеешь хранить секреты?

У меня все внутри сжалось. Эльфрида осторожно сунула руку в карман и достала сигарету с коробком спичек.

– Я подымить сюда хожу, пока никто не видит. Вот и весь секрет.

Она присела на корточки в углу кабинки и сделала затяжку, потом, ухмыльнувшись, выдохнула дым прямо мне в лицо. Я отшатнулась, прижавшись спиной к дверному косяку, но эта редкая для Эльфриды беспечность только усилила мое желание поскорее поговорить с ней. Она ведь не откажет, она поймет, а я наконец успокоюсь.

Снаружи послышался женский голос. Эльфрида резко притянула меня к себе, захлопнула дверь, в последний раз затянулась, затушила сигарету о кафель и приложила палец к губам: «Тсс». Вошедшая женщина устроилась в одной из свободных кабинок.

Мы прижимались друг к другу совсем как в тот, первый раз, но теперь Эльфрида не пыталась меня запугать. В ее глазах, обычно серьезных, плясали чертенята, левая рука с сигаретой между пальцев летала туда-сюда, разгоняя дым. Все происходящее настолько забавляло ее, что она прыснула, хлюпнув носом и судорожно втянув голову в плечи. Мы стояли совсем близко, лицом к лицу, и я тоже беззвучно рассмеялась, словно была ее отражением, на мгновение забыв, где мы повстречались и что свело нас вместе. Я очутилась внутри ее личного мирка, и это вызвало у меня невероятную эйфорию – как у девчонки-школьницы, забившейся с подругой в кабинку уборной, чтобы поделиться невинным секретом, который не стоило бы включать даже в мой список.

Как только женщина покинула уборную, Эльфрида прижалась ко мне лбом.

– Ну что, переходим к нежностям? – прошептала она. – Или ты считаешь, что это слишком опасно?

– Охранник, наверное, уже ищет нас и скоро начнет ломиться в дверь…

– А ты права, – хитро прищурилась Эльфрида, доставая коробок спичек.

– Если хочешь еще покурить, я, пожалуй, тебя подожду.

– Сколько?

– На пару затяжек хватит.

Спичка вспыхнула, и пламя принялось пожирать бумагу.

– Тогда одна из них твоя, – подмигнула она и сунула сигарету мне в рот.

Я неумело втянула дым, больше выдохнув, чем проглотив, и меня слегка замутило.

– Смотри-ка, даже не кашлянула, молодец, – усмехнулась Эльфрида, забирая сигарету, и, полуприкрыв глаза, от души затянулась. Выглядела она довольной. – А если нас вдруг поймают, что будешь делать, а, берлиночка?

– Конечно, разделю твою участь! – воскликнула я, театральным жестом прижимая руку к груди.

– Меня ведь накажут! Ты к этому готова?

В этот момент охранник решил напомнить о себе:

– Идете, нет?

Эльфрида бросила сигарету в унитаз, спустила воду, распахнула дверь кабинки, где мы прятались, потом дверь уборной, и вышла, не оглядываясь.

Возвращались мы молча. Эльфрида вдруг вся подобралась, будто задумавшись о чем-то, что было выше моего понимания. Ее глаза уже не блестели, она не смеялась, даже дружелюбная улыбка куда-то исчезла.

А мне вдруг стало ужасно стыдно. Мы больше не были школьницами. И как понять эту женщину?

В столовой она вдруг спохватилась:

– Кстати, берлиночка, о чем ты там хотела поговорить?

Если я ее не понимаю, с чего бы ей меня понимать?

– Так, ерунда.

– Ну же… Прости, не хотела тебя прерывать…

Нет, слишком опасно рассказывать ей о Циглере. И ей, и кому бы то ни было еще. И что за глупость пришла мне в голову?

– Ничего особенного. Правда.

– Как знаешь.

Разочарованная Эльфрида направилась к двери во двор, и, чтобы удержать ее, хоть немного еще побыть с ней рядом, я выпалила:

– Знаешь, в детстве, пока брат спал, я наклонилась над его колыбелькой и изо всех сил укусила за руку. – (Эльфрида молчала, ожидая конца истории.) – Так вот, иногда я думаю, что из-за этого он мне больше не пишет.

32

Я понимала, что у Альберта есть жена и дети, но когда он сообщил, что на второй неделе июля едет домой, в Баварию, мне показалось, будто его подменили. За те несколько месяцев, что длилась наша связь, он ни разу не ездил на побывку, и его семья была для меня чем-то абстрактным – во всяком случае, не более реальной, чем мой муж, пропавший без вести. Или погибший. Или попросту решивший ко мне не возвращаться.

Отвернувшись к стене, я съежилась, свернулась в комочек, совершенно одинокая в кромешной темноте. Альберт погладил меня по спине. Я попыталась оттолкнуть его, но он не сдавался. Что я о себе возомнила? Что мой любовник откажется от отпуска, лишь бы не оставлять меня наедине с мыслями о том, как он подтыкает детям одеяла, а затем ложится с женой в постель?

В начале наших отношений я легко мирилась с грядущим расставанием: в конце концов, это было неизбежно. Я представляла его с другими женщинами: вот Улла скачет на нем верхом, а Альберт всаживает ногти в ее бедра, оставляя на коже кровавые царапины, и тянется губами к торчащим соскам; вот Лени вздрагивает, ощутив его пальцы у себя между ног, и покрывается багровыми пятнами в миг лишения девственности. Должно быть, беременность Хайке – тоже его вина. Я не чувствовала боли, только что-то вроде азарта, и готова была расстаться с ним в любой момент.

Но сообщение Альберта о предстоящем отъезде меня ошарашило. Надо же, какой обидный щелчок по носу: хорошо еще, не стал рассказывать, как запрется с женой в комнате и будет строить с ней свою, отдельную от меня жизнь. Правильно – кому интересна оставшаяся где-то там любовница!

– Что мне сделать? – спросил он, продолжая поглаживать мою спину.

– Что хочешь, – ответила я, не оборачиваясь. – Но я после войны уеду обратно в Берлин. Поэтому можешь забыть меня прямо сейчас.

– Не могу!