к каждому шороху. Впервые в жизни она унизилась, пригласив парня на свидание.

Ожидая Бурана, она каждую минуту готова была сорваться с места, чтобы избежать встречи с ним, и в то же время думала: «Только бы пришел…»

Она не знала, с чего начнет разговор. Ведь не прикажешь ему не любить Камилю. Не скажешь, чтобы он полюбил ее, Зифу.

Испытал ли кто-нибудь столько, сколько пережила Зифа, дожидаясь Бурана? Она не могла думать о себе без отвращения. А тут еще совсем некстати закаркал ворон.

Не искушенная в любви, доведенная до отчаяния своим безрассудным поступком, она застыла с выражением безнадежной тоски, как только услышала его шаги. Ой, как стыдно вымогать любовь!

— Здравствуй, Зифа! — поздоровался Буран так просто, будто они встретились случайно перед собранием в клубе или на улице, на виду у людей.

Она была благодарна ему за то, что он сгладил неловкость встречи. Ей хотелось спросить, что он думает о ней. Но не хватало смелости…

— Мне хотелось узнать о буровой…

Ее хитрость шита белыми нитками. От этой мысли пуще прежнего раскраснелись ее щеки. И снова Буран выручил ее — стал рассказывать:

— Я все еще у геологов работаю. Подал уже второе заявление, чтобы перевели на буровую. Да начальство никак не хочет отпускать к машинам, говорит: «Без тебя мы как без рук». Если откажут и на этот раз, уйду. Довольно с меня.

Зифе так хотелось, чтобы Буран обнял ее. «Не стану противиться, — решила, — пусть обнимает сколько хочет».

Пока Буран объяснял, что окончательное решение зависит от Артема Алексеевича и какую квалификацию можно получить на буровой, Зифа неожиданно вспомнила вдову Хадичу, рассказывавшую про свою молодость. «Никто не умеет так крепко целовать, как Галлям», — утверждала она, хотя сейчас терпеть его не могла. Буран тоже мог бы поцеловать Зифу…

А Буран, увлекшись, продолжал рассказывать о монтаже буровых вышек, о подготовке к бурению.

— Это очень интересно, — поддерживала разговор Зифа, хотя ничего не понимала в блоках, роторах, долотах.

А сама думала: «Когда он перестанет говорить о вышках? Тоже нашел о чем рассказывать!»

— С юга, — продолжал Буран, — приехали мастера. Директором конторы назначен Ага Мамед Джафар-оглы, бурильщиком на четвертой буровой будет тоже новый человек, по фамилии Птица.

Над головой опять закаркал ворон, качаясь на кривом сучке. Чтоб ему провалиться!

— В каждой бригаде будет по восемнадцать человек, — объяснял Буран тоном знатока. — Три бурильщика, три помбурильщика, три верховых. Кроме того, слесари, электрики, чернорабочие…

Неужели ему не надоест говорить об этих незнакомых ей людях? Совсем неинтересно о них слушать. Как он этого не понимает? Хоть бы обнял ее. Не дождавшись, она вдруг схватила его руку и, держа в своей, сказала:

— У тебя настоящие рабочие руки!

Как-то после районной конференции комсомола ее попытался обнять парень в красивой тюбетейке, и дело кончилось тем, что она дала ему пощечину, чтобы умел держать руки при себе. С Бураном бы она драться не стала… Буран замолчал. Только для того, чтобы нарушить тишину, Зифа спросила:

— А девушек не принимают на работу?

— Конечно, и девушек возьмут со временем. Работа найдется в конторе или в лаборатории, а на буровых женщинам нечего делать.

Отчего же медлит Буран? Может быть, он не верит, что она любит его? Не в силах унять сердцебиение, она решительно подняла на него глаза и вдруг спрятала побледневшее лицо на его груди… Что теперь будет? Глаза закрылись от страха. Стыдно, если оттолкнет. У нее подкосились ноги. Буран поддержал ее. Она услышала, как гулко бьется его сердце. Сейчас что-то должно произойти, что бывает только один раз в жизни. Сгорая от стыда, она стала развязывать поясок фартука. И белый, только что выглаженный фартук упал под ноги. Захолонуло сердце. Потемнело в глазах. Ой, что будет?

Буран, отпустив ее, поднял фартук и неумело завязал. Он очень волновался. Зифа видела, как дрожат его руки. Ошеломленная тем, что происходит, она покорно ждала.

Приблизив свое лицо к ней, Буран неожиданно поцеловал ее глаза.

— Милая, чудесная, — говорил он, — я не стою тебя. Я люблю Камилю и…

Он что-то говорил о Хайдаре, но она не стала его слушать, побежала в чащу, не замечая, как больно хлестали по лицу ветки.

Бежать, бежать, пока есть силы! А когда силы иссякли, Зифа бросилась на траву, чтобы выплакать свое первое девичье горе.

Лежала она долго. Потом прислушалась, привстала. Где-то рядом будто нехотя прокуковала кукушка. Говорят, она предсказывает долгую жизнь. Есть ли такие птицы, которые предсказывают девичье счастье? Наверно, нет таких птиц на свете.

Долина суровых нравов

1

Ага Мамед Джафар-оглы приехал в Карасяй в четверг, в сумерки. Представившись Казимиру Павловичу и другим геологам, он немедля отправился в канцелярию колхоза. На него с первого же часа навалилась тысяча дел.

Но он выбрал самое неудачное время для делового разговора. Четверг, как известно, банный день в ауле. В канцелярии сидел один сторож Закир, задержавшийся, чтобы передать сводку в районный земельный отдел. Критически оглядев посетителя, Закир строго спросил:

— Кто будешь?

— Ага Мамед Джафар-оглы, так меня звали в Баку. Приехал сюда руководить конторой «Бельская нефтеразведка». Достаточно этого или рассказать свою автобиографию?.. Где председатель?

— Его нет и не будет.

— Тысяча гроз на мою голову! — воскликнул посетитель. — Вызвать его можно?

Закир успел сообразить, что странный человек не имеет никакого отношения к их колхозу, поэтому с ним можно держаться неприступно.

— Забегай завтра, — предложил Закир.

— Твой совет не подходит, — ответил Ага Мамед. — Или вызывай председателя сюда, или и сам пойду к нему.

Закир не рассчитал, с кем он имеет дело. Не легко отделаться от такого человека.

— Ладно, схожу за председателем, — сказал Закир. — А ты подежурь за меня. Будут звонить из райзо — отвечай. Попросят сводку — передай. Бумага на столе.

Когда Закир постучал в маленькое окошко бани, Ясави, перестав хлестать себя веником, сердито крикнул:

— Ты, Закир, видно, забыл, что человека нельзя тревожить в двух случаях: когда он лежит в гробу и когда он лежит на полке бани?

— Приехал невозможно сердитый человек, — оправдывался Закир. — И слушать ничего не хочет, твердит одно: подавай сюда председателя, да и только. Советовал ему прийти завтра — не соглашается.

— Из Уфы, что ли? Может, Алтынбаев прислал? — насупился Ясави.

— Нет. Из этих, из нефтяников.

— Тогда подождет, — равнодушно сказал Ясави, берясь за веник.

«В городе не ценят баню, — рассуждал Ясави, поддавая пару. — Разве горожанин понимает толк в вениках! Какое наслаждение париться майским веником, распространяющим запах весеннего леса! Или взять, к примеру,