Так получилось, что Бейли знала о детстве Арлин, проведенном в Техасе. И ее привычку называть себя «гражданкой мира».

— Выкладывай все, — потребовала Арлин. — Начинай.

— Я ничего не собираюсь тебе рассказывать, — ответила Бейли и с удовольствием заметила, как приподнялись выщипанные в ниточку брови Арлин.

— Тогда, может, хочешь узнать от меня, что стало с твоими друзьями?

— С теми самыми, которые позвонили мне после смерти Джимми, чтобы выразить соболезнования? Этих друзей ты имеешь в виду?

— Бог ты мой… — Арлин глубоко затянулась, разглядывая Бейли сквозь дым. — С каких это пор у тебя есть язык? Ты же раньше сидела в углу и пикнуть боялась. Только отводила глаза и ждала Джеймса.

Бейли схватила сумочку:

— Пойду я, пожалуй.

— А я велю своему шоферу проследить за тобой, — преспокойно заявила Арлин. — Знаешь, он ведь раньше работал в ФБР.

Бейли снова села.

— Ну хорошо, чего ты от меня хочешь?

— Узнать, отчего ты так похорошела и стала такой злой.

— Я не злая! — выпалила Бейли, опомнилась, окинула взглядом почти пустой ресторан и понизила голос. — Я не злая, — повторила она тише, — не понимаю, с чего ты это взяла.

— Дай-ка подумать: ты была замужем за человеком, который не пропускал ни одной юбки, а потом он умер и ничего не оставил тебе. И теперь…

Бейли снова схватила сумочку, но Арлин помешала собеседнице уйти, удержав ее за запястье.

— Ну хорошо, я прошу прощения. Нам незачем говорить о том, что с тобой случилось.

— Ты права. Нам вообще незачем и не о чем говорить. — Бейли нетерпеливо приподнялась, но Арлин сжимала ее запястье, словно клещами. — Что тебе нужно, Арлин?

— Так это правда? Джимми не оставил тебе ни гроша?

— Ясно, тебе нужны деньги.

Арлин пожала плечами:

— У каждого свои потребности.

Бейли выжидательно молчала, Арлин понизила голос.

— Прошу тебя, сядь, и давай поговорим. Я скучаю по Джеймсу. Клянусь, больше никаких шпилек.

Бейли понимала, что должна уйти, но что-то удерживало ее. Во-первых, Арлин была давней знакомой. Даже с огромной натяжкой Бейли не назвала бы ее своей подругой, однако Арлин вращалась в кругу Джимми. Ее стервозность он находил забавной. «Вдобавок она знает все и вся», — говорил Джимми.

Бейли нехотя опустилась на свое место.

— Ладно, так о чем ты хочешь поговорить?

— О тебе, — сказала Арлин. — Хочу знать, почему ты так похорошела. При Джимми на тебя было смотреть тошно.

— Спасибо, — кивнула Бейли. — На тебя тоже.

Арлин откинулась на спинку дивана, затянулась и задумчиво прищурилась, изучая Бейли.

— А ты и вправду злая. Значит, ты всегда была такой? Или стала с недавних пор?

— Я не… — начала Бейли, но передумала и тоже откинулась на спинку.

— Новый муж научил? — продолжала расспросы Арлин.

— С чего ты взяла, что он у меня уже есть?

Эти слова вызвали у Арлин сухой смешок. Она старалась сдерживать смех, боясь растревожить забитые смолами легкие и раскашляться.

— У тебя? Лиллиан, дорогая, да ты же создана для того, чтобы быть женой. Вид у тебя сейчас такой, словно ты ждешь беременности. Мы часто гадали, существуешь ли ты вообще, когда Джеймса нет рядом. Банди — помнишь его? — повторял, что ты призрак и что Джеймс кому-то платит, чтобы вызывать тебя из небытия. Или какая-нибудь жрица вуду совершила древний обряд и сотворила женщину, которая сгодится в жены закоренелому шовинисту вроде Джеймса.

Бейли в ужасе уставилась на собеседницу. Да, она слышала подозрительные перешептывания, замечала косые взгляды, но когда Джимми был рядом, никто не смел сказать ей ничего подобного.

— Продолжай, — услышала она собственный голос. — Что еще болтал про меня Банди?

— Ох, милочка, это и вправду было так забавно! Ты же знаешь Банди, вечно он язвит по поводу и без. Он говорил, что только зомби, лишившийся души, способен играть роль жены миллиардера и при этом закатывать банками вишневые компоты, как делала ты. Он говорил, что у тебя есть все, а у тебя одна мечта — раствориться в Джеймсе Мэнвилле. А Джеймсу, конечно, только это и нужно было. Потому-то он и посылал тебе шоколад всякий раз, стоило тебе сбросить фунт-другой.

— Эти коробки присылали другие люди. Чаще всего в знак благодарности. Джимми говорил… — Бейли осеклась: Арлин смотрела на нее с выражением: «Как можно быть такой наивной?»

— Однажды Банди услышал, как Джеймс заказывает шоколад, и заметил: «А я думал, Лиллиан сидит на диете». Джеймс только рассмеялся. Но ты же знаешь Банди: он хуже клеща, вцепится — не отвяжешься. Словом, он и ныл, и льстил, пока не услышал от Джеймса, зачем ему нужна жена-толстуха. Джеймс сам заявил, что красавица ему ни к чему. До сих пор помню тот вечер на яхте Джимми — такой огромной, как она называлась?

— «Лиллиан», — процедила сквозь зубы Бейли. Ей не хотелось слушать продолжение, но уйти она по какой-то причине не могла. — И что же сказал про меня Джимми?

Арлин прикурила очередную сигарету от предыдущей.

— Это было в тот вечер, когда ты рано ушла спать — впрочем, ты ведь всегда ложилась рано, верно, милочка? Потому мы тебя и недолюбливали — ты даже не пыталась скрыть, что презираешь нас.

— Все вы охотились за деньгами Джимми, — парировала Бейли.

— Да, милочка, нам были нужны его деньги. А тебе — его душа. А ну-ка, ответь, что стоит дороже?

Бейли и не подумала отвечать.

— Давай рассказывай дальше, тебе же не терпится, — велела она.

— Сколько злости! Бог ты мой! Вот бы не подумала. Да если бы я знала, мы стали бы лучшими подругами. — Арлин коротко хохотнула. — Словом, в ту ночь мы, как обычно, перепили, и Банди принялся выспрашивать у Джеймса секрет счастливого брака. Ты, конечно, знаешь, что разговоры о тебе были у нас под запретом. В присутствии Джеймса мы даже имени твоего не упоминали. Но той ночью Джеймс вдруг разговорился — может, перебрал, не знаю. Да еще был в хорошем настроении сразу после знакомства с той старлеткой — рыжей, с татуировкой-сердечком на плече. Актрисой, конечно, она была никудышной, но выглядела божественно… как же ее звали?

— Хлоя, — прошептала Бейли.

— Ах да, Хлоя! — Арлин потушила сигарету и закурила следующую. — Словом, Джеймсу припала охота поболтать, и он объявил, что главное — найти девчонку, у которой нет за душой ровным счетом ничего, девчонку — да, так он и сказал, не женщину, а девчонку, я точно помню, — которую в целом свете некому любить и которая ни на что не надеется. «Пустую бутылку, которая ждет, когда я приду и наполню ее» — это его слова. «И если я наполняю ее любовью, больше ей ничего не нужно».