писем Клары была уничтожена, а те, что остались, неинформативны и очень, очень запутаны. Некоторые его фразы кажутся несомненно романтическими, но он также демонстрирует такую любовь и восхищение Робертом – и любовью Клары и Роберта, – что представить себе измену становится сложно.

Вот что я имею в виду.

В письме из Дюссельдорфа, написанном в воскресенье, 12 августа 1855 года, Брамс пишет Кларе: «Я постоянно думаю о вас, давно уже я не думал ни о ком с такой бесконечной любовью».

А в письме от 31 мая 1856 года он пишет: «Моя возлюбленная Клара, хотел бы я написать вам с такой же нежностью, с какой я люблю вас, и подарить вам столько же добра и блага, сколько желаю вам. Вы так бесконечно дороги мне, что я не могу передать это словами. Мне постоянно хочется назвать вас “дорогая” и другими прекрасными словами и неустанно вас обожать».

Я очень старалась, но так и не смогла представить себе, что такие письма можно отправить другу. Вообще.

Так он писал о Кларе в письме скрипачу Йозефу Иоахиму от 19 июня 1854 года (это было еще в начале дружбы Брамса с Шуманами):

«Думаю, я восхищаюсь ею и почитаю ее еще сильнее, чем люблю ее и влюблен в нее. Часто мне приходится силой сдерживать себя, чтобы не обнять ее тихонько и даже… Не знаю, это кажется таким естественным, как будто она не поняла бы это неправильно. Кажется, я больше вообще не могу любить юных девушек, по крайней мере, я абсолютно про них забыл; в конце концов, они только обещают тот Рай, который Клара показывает открытым».

Объяснить это платонической симпатией невероятно сложно, а когда я пытаюсь это сделать, чувствую себя политиком.

Но дело в том, что мы также должны учитывать и все остальное, что он ей писал. В других письмах задокументированы его визиты к Роберту в лечебницу – визиты, которые он совершал один, в то время когда самой Кларе нельзя было видеть мужа. Брамс тогда жил у Шуманов дома (с благословения Роберта), присматривая за детьми и отслеживая семейные финансы, даже когда Клара уезжала на концертные гастроли. Именно Брамс общался с докторами Роберта, сообщал новости Кларе и был линией жизни, связывающий Роберта с внешним миром.

То письмо от 31 мая 1856 года (которое начинается с «Моя возлюбленная Клара», а потом выбивает бинго любовного письма еще до конца первого абзаца) – одно из моих любимых, и не из-за красноречивости, а из-за восторга Брамса по поводу атласа, который ему удалось приобрести для Роберта: «Сегодня утром в Кельне я купил для твоего Роберта самый большой атлас. 83 огромные карты, новые, в прекрасном переплете».

Клара часто отправляла Роберту подарки через Брамса, но Брамс жаждал передать этот подарок сам: «Если ваш письменный набор доставят, я умоляю вас позволить мне подарить ему атлас! Но только если вы не будете против и не хотите подарить ему много подарков… Огромный атлас великолепен!»

В следующей строке он объясняет логику этого подарка: «N. B. Доктора не сказали мне про Роберта ничего нового, только то, что некоторое время назад он пожелал самый огромный атлас».

Несмотря на трагичность ситуации, есть что-то очаровательное в том, что больной Роберт Шуман, запертый в старом особняке и стремительно теряющий хватку, все равно намеревается изучить самый большой атлас, какой он может достать. Искренность и энтузиазм Брамса, с которыми он подошел к делу (зная, что Роберт уже потерял ясность рассудка), кажутся мне такими же очаровательными, и я думаю, что это иллюстрирует их взаимное уважение и привязанность.

Письмо Брамса Кларе от февраля 1855 года, написанное после поездки в лечебницу, является еще одним доказательством этой привязанности:

«Мой самый любимый друг!

Как я и думал, этим вечером мне нужно рассказать вам столько прекрасного, что я и не знаю, с чего начать. Я был с вашим любимым мужем с 2 до 6. Если бы вы могли видеть мое восхищенное лицо, вы бы узнали больше того, что хранится в этих строчках».

Далее он описывает время, проведенное вместе, включая тот момент, когда Брамс вручил Роберту портрет Клары: «О, если бы вы только видели, как глубоко он был тронут, как он почти плакал и как прижимал его все ближе и ближе и наконец сказал: “О, как долго я желал этого!” Когда он положил портрет, его руки сильно дрожали».

В заключение письма Брамс пишет, что он был «временами как будто опьянен, так счастлив».

Такой язык я бы тоже использовала только в романтическом контексте, но в этот раз он относится к Роберту. Поэтому я думаю, что или Брамс был влюблен в обоих Шуманов[149], или, что более вероятно, он был просто очень экспрессивным человеком, и его любовь к Кларе была больше изысканной, чем сексуальной: возможно, романтической, но не плотской. Его любовь к Роберту могла быть из тех, что испытываешь к очень дорогому другу.

На похоронах Роберта Брамс был удостоен чести нести венок и вести процессию вместе с Кларой и двумя детьми Шуманов. Они с Кларой остались друзьями до конца своих дней, продолжая писать письма и поддерживая карьеры друг друга. После смерти Роберта язык их переписок стал менее пылким, но в работах Брамса, которые он в течение всей жизни посвящал Кларе и ее семье, достаточно доказательств его любви.

В его опус 118, собрание из шести Klavierstücke, написанных ближе к концу его жизни, входит одно из самых любимых слушателями произведений, которое называется «Интермеццо».

Это очень кстати. Увлечение Брамса Шуманами[150]можно рассматривать как интермеццо: короткий момент во времени (или часть, если мы говорим о музыке), который в основном определялся зацикленностью одного из персонажей. Его Интермеццо ля мажор (соч. 118, № 2) исполнено ностальгии, нежности и терпеливой преданности[151]. Оно звучит так, будто кто-то задумался о воспоминании, иногда наполняясь рвением и силой, а затем отступая в задумчивые размышления.

После смерти Феликса Шумана (младшего сына Клары и крестного сына Брамса, который был успешным скрипачом), Брамс посвятил его памяти прекрасную вторую часть своей Сонаты для скрипки соль мажор.

Это одна из моих любимых частей во всем скрипичном репертуаре. Она с таким красноречием выражает все те чувства, которые я ассоциирую с потерей и скорбью: грусть, гнев, но больше всего – переход от скорби к памяти. В главной теме, после первого вступления скрипки и в начале репризы, чувствуется тепло,