Поднявшись по следам каравана на хребет, медвежонок долго стоял, прислушиваясь к звукам глубокой ночи. Шквальный, порывистый ветер угрожающе стонал умирающим зверем, скрипел шелкопрядом под корой дерева. Разгулявшаяся метель бросала на голову белогрудому лопаты прессованного снега, рвала на загривке шерсть, холодила смертью. Тропа людей, проследовавших здесь вечером, была полностью заметена, завалена плотным слоем зимнего покрывала. Оставаться здесь, на перевале, до утра было небезопасно. Любой зверь в тайге для отдыха ищет затишье, где легкое, крутящее течение воздуха будет приносить посторонние запахи. Таким местом могла быть глубокая долина, куда ушли люди. Убедившись в отсутствии опасности, медвежонок последовал за ними. Глубоким, природным инстинктом он понимал, что очень скоро идущие впереди остановятся на отдых. Ему тоже предстояло выбрать достойное, безопасное расстояние от толпы и собак. Все время, что медвежонок следовал по тропе, он подвергался смертельной опасности. Стоило кому-то из охотников с собаками по какой-то причине повернуть назад, и его участь будет решена.

Спуск в долину по тропе оказался еще проще, чем подъем. Спокойно ориентируясь в полной темноте по запаху, неторопливо, короткими прыжками, глубоко утопая в снегу, белогрудый прошел крутой участок. Часто останавливаясь при каждом неожиданном звуке, звереныш догнал караван на изломе горы. Бросок резкого ветра принес знакомый, острый запах дыма: где-то впереди была стоянка людей. Двигаться дальше нельзя. Его могли услышать, почувствовать собаки. Понимая это, животное свернуло с тропы в сторону. Природное чутье зверя предопределило действия. Ему требовалось подойти к лагерю с подветренной стороны как можно дальше, чтобы слышать и чувствовать человека, и в то же время оставаться вне зоны внимания.

Десятки, сотни метров в глубоком снегу детеныш прыгал от дерева к дереву. Большой радиус передвижения, которым он обозначил свой путь, ограничивался запахом дыма. Здесь не было слышно движения и голосов людей. Притихший ветер приносил его ноздрям рваные клочки запаха собак и домашних животных. Он не чувствовал мать и сестру, но знал, что они где-то тоже находятся там, на стане людей. Это расстояние было безопасно для него. Отсюда его не услышат, не почувствуют враги. Остаток ночи он может провести спокойно.

Лохматый шпион остановился еще раз. Ему стоило подыскать уютное место под деревом, где он спокойно проведет время до утра. Густая шуба согреет его. Толстый слой жира под шкурой не даст холодному воздуху остудить тело. Разгрести снег лапами до слежавшейся хвои не составит труда. Возможно, вон тот кедр, что стоит за маленьким ручейком, послужит ему временным кровом, а упавшие под деревом шишки обеспечат вкусный завтрак.

В том, что перед ним стоит кедр, звереныш не сомневался. Любое дерево или куст он мог различить в полной темноте по запаху. Однако новый, другой запах человека, принес опасность.

Он остановился каменным изваянием, плохо доверяя своему чутью. Как можно дальше вытягивая вперед нос, медвежонок крутил головой. Его тело замерло согнутой к земле рябиной. Сильные лапы были готовы к молниеносному прыжку. Белогрудый был готов броситься прочь, но что-то удерживало его. До избранного дерева было не более пяти прыжков. Ему стоило перескочить через ручей, и он оказался бы под сводами разлапистых ветвей дерева. Там он предполагал устроить себе отдых, но неожиданная находка изменила его планы.

Ожидая хитрости и коварства со стороны человека, зверь долго стоял на одном месте, точно предопределяя степень опасности. Со временем отсутствие звуков и движений успокаивало звереныша. Обоняние дополняло твердое убеждение о состоянии врага: человек и лошадь были мертвы. Об этом подсказывал стойкий трупный запах разложения. Это дало сигнал к действию. Еще какие-то мгновения выжидая, он наконец-то шагнул вперед и предстал перед своей находкой.

Он был не первый, кто побывал здесь. Кислый запах мышей, помета воронов, следов соболя и колонка дополняли представление о настоящем. Хищники и падальщики давно превратили место открытой могилы в шикарный пир. Даже глубокий снег не мог засыпать их следы и норы. А едва уловимый писк грызунов и сейчас слышался где-то там, внутри вздувшегося живота лошади.

Конь и человек лежали под открытым небом, чуть в стороне от дерева, на пригорке. Вероятно, смерть обоих была внезапной. Верный слуга человека лежал с вытянутыми копытами и запрокинутой головой. Одна нога человека была придавлена туловищем мерина. Раскинутые руки всадника дополняли картину внезапной трагедии: он не ожидал, что конь упадет и придавит ему конечность. Однако все это для медвежонка было неважно. Дикому, таежному зверю нет разницы, каким образом, как и за что был убит вместе с конем Тимофей Калягин. Для него было очевидно другое: к местонахождению мертвого человека причастен тот бородатый враг, из-за которого он упал со скалы и повредил себе лапу. Об этом подсказывали едва уловимые микрочастицы запаха на одежде и брошенных вещах убитого две недели назад Тимофея.

Задорными переливами ласкает слух заливистая гармоника! Далеко по горам летит веселая старательская песня. Грубые, мужские голоса перемешиваются с высокотональными перехватами женщин, мечутся из одного конца поселка в другой. Поднимая народ на общий праздник, гуляка-гармонист проходит под окнами небольших домов. Ненадолго остановившись, вызвав к себе еще одного золотоискателя, залихватский тамада следует дальше. Очень скоро рядом с ним собирается одетая в праздничные наряд].! толпа. Мужики одеты в ярко-красные шаровары. На ногах дорогие кожаные сапоги. Теплые овечьи полушубки обшиты каракулем или шкуркой черного соболя. Грудь нараспашку. На шее — плотно застегнутая белая рубаха-косоворотка. Несмотря на легкий мороз, на голове высокий, с лакированным козырьком картуз. На лицах мужиков аккуратно постриженная, округлая борода. Взгляд строгий, степенный, как у заправского купца: «Эй! Посторонись, челядь! Важный человек по дороге шагает! Одно слово — бергало (старатель-золотопромышленник)! Кто не уважает бергало? А ну, подходи под кулак! Сейчас фамилию пропишу!».

Рядом с промышленниками, ухватив мужа под руку с левой стороны, шагают жены. Не у каждой на ногах модные сапожки, кто-то обут в валенки. Но у любой из них плюшевые, под цвет бурого медведя, душегрейки, из-под которых торчат яркие длиннополые платья. На головах пестрые, в цветах, платки. Поверх платков растянуты блескучие стеклянные бусы. Чем длиннее бусы, тем они дороже. Необычный цвет стекла накладывает на лица модниц печать некоторого превосходства над подругами: «Вот я какая! Пять раз бусы вокруг шеи закрутила! А посмотрите, какой цвет! Ни у кого такого бирюзового хрусталя нет! Вон как я мужем любима! Какие он мне дорогие подарки дарит, денег не жалеет! А ну, кто может похвастать таким работящим супругом?!».

Вокруг супружеских пар бегают, играются дети. Самых маленьких отцы несут на руках. Кто постарше — мешаются под ногами. Родители нестрого покрикивают на шалунов, отгоняя прочь, чтобы не мешали пройти. Но ребятишки их мало слушаются, на радостях несутся, размахивая долгополыми, с длинными рукавами, снятыми с плеча старшего брата или сестры телогрейками. Мохнатые заячьи шапки постоянно заваливаются на глаза. В старые заношенные чуни (обувь) постоянно попадает снег. Детская радость уместна. Любой из них сегодня будет кушать конфеты, пряники, леденцы, пить чай с сахаром. Не каждый день детям тайги перепадают сладости!