Воодушевившись, Олег даже бегом припустил, увидев выруливший из-за угла автобус. Как мальчишка. Давно уже так не бегал. Вернее, никогда ни за кем так не бегал. А тут — хорошо! Ветер свистит в ушах, в сердце песня поет, дурная голова сама ноги передвигает, заодно и душе покою не дает. Живет, живет душа-то! Господи, да он весь город на уши поставит, а Настю свою вредную найдет! Любимую, маленькую, беременную, чужого ребенка сердечно пригревшую…

Около двери квартиры Екатерины Васильевны Олег даже не удосужился отдышаться — все давил кнопку звонка, не отрывая пальца, пока не вспыхнул искоркой с той стороны глазок. На всякий случай улыбнулся вежливо — вдруг Настина бабка его не узнает? И переступил от нетерпения ногами, ну же…

Дверь открылась медленно, будто нехотя. Настя стояла в проеме, смотрела на него исподлобья. Молчала. У Олега сердце зашлось — все слова куда-то пропали разом. Лишь глаза делали свое дело, жадно впитывая в себя бледное скуластое личико, гладко зачесанные волосы, собранные в хвост, поджатые обидой пухлые губы.

Настя развернулась резко, пошла на кухню. Ступив в прихожую и закрыв за собой дверь, Олег поплелся за ней, встал в кухонном проеме, подмигнул сидящей в кресле перед телевизором Лизавете. Глупо подмигнул, неестественно. От растерянности.

— Девочки, простите меня, поганца. Я никогда больше так не буду. Простите, — проговорил убито, будто проблеял, наклонив повинную голову.

— Садись, чего ты в дверях стоишь… — подопнула ему коленкой стул Настя.

— А ты, что ли, маленький — так смешно прощения просишь? — хихикнула из своего угла Лизка. — Или Настю боишься?

— Боюсь, Лизавета. Очень боюсь. Я тебе честно скажу: и тебя боюсь тоже.

— Меня? — округлила глаза девчонка. — Правда, что ли?

— Совершеннейшая правда. Абсолютная. Вернее, я раньше так думал, что это правда. А теперь я так больше не думаю. Я просто Настю люблю. Понимаешь?

— И я ее люблю! И я! А я больше тебя ее люблю!

— Тогда знаешь что? Тогда давай любить вместе!

— Как это?

— Да очень просто. Вместе жить, вместе любить. Знаешь, как это здорово — вместе любить одного человека?

— Хм… Ты что, и правда хочешь с нами жить? Навсегда?

— Конечно, навсегда. А как еще по-другому?

— А бабушка Даша говорит, что ты этот, как его… Малоимущий! Или нет, не так… Я слово забыла. В общем, она ругалась, что ты ей унитаз не смог починить.

— Наверное, она говорила, что я малохольный, да?

— Ага. Точно. Так ты ей унитаз починишь?

— Да запросто!

— А ты же не умеешь!

— Ну да, не умею… Ну и что? Я научусь, Лизавета. Я обязательно научусь. Я раньше много чего не умел, а теперь точно знаю, что научусь.

— Ну тогда ладно, тогда оставайся. А то мы с Настей одни не справимся. У нас же скоро ребеночек будет.

— Лиза! Помолчи, Лиза. Что ты говоришь? Иди лучше поиграй в комнате. — Настя испуганно метнулась от окна, остановившись у которого все это время с сердитым интересом наблюдала за происходящим.

— А хочешь, я вообще тогда спать пойду? — повернула к ней личико девчонка и улыбнулась лукаво. — Хочешь?

— Хочу. И впрямь ступай-ка спать, болтушка. Разговорилась тут… Зубы не забудь на ночь почистить.

— Не забуду, не забуду! — Резво соскочив с кресла, Лиза попрыгала мячиком с кухни. — Спокойной ночи! Ты прости его, Насть, ладно? — обернулась она уже от двери. — Он же сказал, что больше не будет.

— Да, Насть. Прости. Не отказывай ребенку, — поднял Олег на Настю веселые, ожидающие глаза. — Прости дурака. Все равно я отсюда уже никуда не уйду. Так что прости и… дай чего-нибудь поесть, ради бога, а то я умру сейчас не от любви, так от голода…

— У нас только овсянка есть. От Лизиного ужина осталась.

— Давай овсянку. С удовольствием поем овсянку! Я страсть как люблю овсянку!

— Что с тобой? У тебя вкусы изменились? Ты раньше про такую еду даже говорить не мог, — усмехнулась Настя, подходя к плите. Положив на тарелку целый половник овсяной размазни, она со стуком поставила ее перед Олегом. Усевшись напротив, подвинула поближе масленку и хлебницу.

Олег с жадностью принялся есть, с наслаждением утоляя голод. Забытый вкус детства. А ничего, кстати. Есть можно. Когда на душе покойно и радостно, то и овсянка, между прочим, еда.

Отправив в рот последнюю ложку, Олег поднял глаза, ткнулся взглядом в Настино задумчивое лицо. Бледное, скуластое, чистое. Никакая она не нимфетка и вовсе уж не Лолита. С чего это он раньше так о ней думал? И близко она той Лолите не родня. Обыкновенная молодая женщина со сложным характером, с неизжитыми комплексами из недолюбленного детства. Закрытая книга. Он еще и первой страницы этой книги не прочитал. И обложки не раскрыл даже. Может, и за всю оставшуюся жизнь не прочитает. Как знать? Теплая волна вдруг захлестнула, ударила по глазам, и Олег замотал головой из стороны в сторону, потом взял в руки Настины ладони, прижал к лицу, пробормотал едва слышно:

— Что же это, Настюха, господи… Я же чуть не умер без тебя. Прости меня, ладно?

* * *

— Мам… Ты чего в темноте сидишь? Электричество экономишь, что ли?

Марина сильно вздрогнула от Машкиного сонного с хрипотцой голоса, резко обернулась от окна:

— Господи, напугала… Ты дома разве? Ничего себе… А я звонила на мобильник, ты трубку не брала.

— Ну да, правильно, не брала. Я заснула, мам. Я ж не лунатик, чтобы во сне по телефону разговаривать. Хотела на пять минут прилечь и заснула… А что, правда в доме электричества нет?

Широко зевнув и вздрогнув всем телом, Машка шагнула к выключателю, зажмурилась от яркого света, потерла кулаками глаза, хныкнула с досадой:

— Ну вот, выспалась зачем-то на ночь глядя…

— Маш… У тебя же сегодня английский! Ты что, пропустила?

— Ага, мам. Пропустила.

— Почему?

— Да ну его… Надоел! И вообще я давно уже прилично спикаю, мне для жизни хватит. Ты лучше скажи: почему в темноте сидишь? Случилось что?

— Да, Маш. Случилось. Нам с тобой надо поговорить. Давай сядем.

— Ой, как загадочно. — Машка плюхнулась на диван, на то самое место, с которого десять минут назад поспешно встал ее отец. — У тебя такой вид, будто ты сейчас сообщишь мне страшную семейную тайну. Наш папа получил поместье в наследство? В предместьях Лондона, да? От бабушкиной родни? Которая голубых кровей?

— Нет, Машенька. Наш папа ушел.

— Куда ушел? — оторопело распахнула на нее глаза Машка.

— Совсем ушел. К другой женщине. Это произошло десять минут назад, я ж не знала, что ты дома.

— А то бы что? Позвала бы меня его удерживать?