ли не хватало сил, и чуть не плакал, но дед его хвалил, говорил, что надо иметь смелость, чтобы вообще решиться.

— Достаточно. Теперь — броски.

— Ой, мамочка, — пролепетала Наташка.

Гаечка обозначила мидл кик и проговорила, сверкая глазами:

— Давай-давай! Когда еще у нас будет сенсей из Москвы!

— Шифу, — поправил Борис.

Мы отработали проход в ноги, повалялись на матрасах. На этот раз дед поостерегся ронять толстяка — то ли боялся, что он разобьет нам пол, то ли — что сам убьется.

В общем, длилась тренировка два часа, и мы не разошлись с нее, а расползлись, толстяк посмотрел на свой велик, как на врага и пошутил:

— Никто прокатиться не хочет?

Илья положил руку мне на плечо — задержись, мол, и крикнул:

— Народ, мы за новенького не проголосовали.

Тимофей вытянул шею, и я ему объяснил:

— У нас закрытое сообщество, и с нами можно тусоваться, только если за тебя проголосует большинство. Подожди на улице.

Потухнув, он поволок велик наверх.

Я уже сам подумывал, что погорячился, пригласив его —все равно ведь не придет, а вон оно как получилось. И если его сейчас выгонят, будет неловко смотреть ему в глаза — все-таки я дал парню надежду.

— А мне можно послушать? — спросил дед, усаживаясь на диван. — И вообще, как вам тренировка?

Димоны закивали, показали «класс», причем были искренними.

— Вы мастер! — радостно воскликнул Ян, спохватился и пригладил волосы, пряча обожженное лицо и мутный остекленевший взгляд.

Черт, забыл принести ему еду, и деньги сейчас давать бесполезно. Все равно все выгребли из магазинов. Неудобно, что Ян у Ильи питается, получается, я навязал другу малого. Надо как-то это обсудить.

— Очень здорово, шифу, — сдержанно поблагодарил Илья деда и обратился ко всем: — Итак, Павел привел толстого Тима. Я против того, чтобы он приходил, потому что он реально воняет.

Димоны закивали и проголосовали против, Наташка, Гайка и Алиса их поддержали.

— Я за всех, — сказал Ян.

Борис тоже высказался:

— И я за. С него приколько ржать.

Слово взяла Наташка, не обращая внимания на деда:

— Ладно, понимаю, мелкому жить негде, но Бирючьему-то есть где. А нам — нюхать, проветривать базу! Зачем ты его припер?

Хотелось развести руками и съехать, типа, позвал по приколу, не думая, что он придет, а он взял и явился — и никто ведь не докажет обратное, так и было! И все поймут, не осудят. Но ведь я и правда искренне его пожалел, и захотел, чтобы он стал нормальным и даже — волосы на затылке шевельнулись — велел ему не жрать!

А что, если и правда сработало, и он будет трудиться и не обжираться? Выходит, я его предам?

Ну и какое мне дело до этого посмешища? За него подписываться — себя не уважать.

Я набрал в грудь побольше воздуха и выпалил:

— Потому что, если мы его сейчас прогоним, он так и останется чмом. Жирным петухом.

— А-ха-ха, бройлерный петух! — вдруг развеселился Минаев, но вспомнил про деда и смолк.

Я продолжил:

— А так, может, на нас посмотрит и подтянется. Так-т он только до сентября тут, долго надоедать не будет. В общем, вы все равно проголосовали против.

— Дайте шанс пацану, — подписался за толстяка дед. — Давайте так. Я буду вас тренировать каждый день, пока нахожусь здесь, и открою все секреты саньда, хотите?

Все закивали, дед поставил условие:

— Но парнишка пусть ходит. Если вы не согласны, тренировка была разовой акцией.

— Тогда пусть ходит, — легко согласился Илья, — но только на тренировку. И еще ему помыться бы, ну невозможно же!

— Я ему объясню это, — сказал дед. — Значит, завтра в семь, не будем терять ни дня!

Тимофей ждал нас у подъезда — опустив плечи, поникнув, как смертник — обвинительного приговора.

— Проголосовали за, — ободрил его дед.

О, сколько радости было на его лице! Казалось, аж щеки стухли.

— Но есть одно условие.

Дед отвел Тима в сторону и, видимо, рассказывал про подростковые гормоны, просил мыться перед тренировкой. На то, чтобы похудеть, мне понадобился месяц. Сколько времени это займет у такого жирного парня? Ему минимум десять кэгэ надо согнать.

Вот прикол будет, если сгонит, и в школу пойдет просто плотным. Еще и в рожу всем обидчикам настучит, набравшись уверенности!

Время покажет. Может, он завтра с кровати встать не сможет, или бабка его запрет…

Вспомнилось, что нам же к бабушке завтра ехать! Но то с утра, до вечера освободимся.

Друзья вышли из подвала и облепили деда, Илья стоял возле меня, смотрел на них, улыбаясь, и говорил:

— У тебя крутой дед! Во повезло!

Из-за толстяка совершенно забылось главное событие сегодняшнего дня!

— А я сегодня осетра поймал! — Я показал ободранные ладони. — Вот этими руками!

— Да ну! — прогудел Чабанов, слушавший нас краем уха.

— Я отвечаю! — выпучил глаза Борька и раскинул руки, увеличив размер добычи чуть ли не вдвое. — Вот такого, дед видел. Деда, скажи им за осетра! Ну, что правда.

— Правда-правда, — закивал дед.

— Не водятся они здесь, — авторитетно заявил Чабанов. — У меня батя рыбак.

Так и знал, что не поверят. Жаль, не сфотографировал добычу.

— Реально! — воскликнул Борис. — Здоровенный он! Осетр! И деда видел, ну зачем ему врать. А Пашка об чешую руки поколол. Покажи им!

Я показал, но никого это не убедило.

— Упал, стесал, — предположила Гаечка.

— Да я тоже видела, — наконец сказала Наташка. — Страшный, как инопланетянин. И усы у него. Да и деду зачем врать? Или вы думаете, что ваш шифу обменщик?

Аргумент подействовал. Не знаю, поверили ли они в осетра, но спорить перестали. Меня всегда смешили люди, которые с пеной у рта доказывали, что я не видел то, что видел, и не делал то, что делал.

Вроде ничего особенного не случилось, если не считать осетра. Но как же хорошо жить-то, оказывается! Почему я взрослый этого не замечал?

Домой мы шли впятером: наше семейство и Тимофей, который напрягал, все время говорил невпопад всякие глупости, перебивал и хвастался. Наташка пыталась убить его взглядом, Борис охал на каждую его глупость, да и мне самому трудно было сдерживаться.

Есть у определенных людей талант