– Да, кое-кто из библиотекарей захочет его отшлепать.

Эдит покачала головой:

– Это не шутки. У охранников внизу винтовки на плечах. Он вооружает ходов. Уверена, ты понимаешь, какие неприятности из-за этого возникнут в некоторых кольцевых уделах.

– Почему Марат назвал тебя «блюстительницей»? Блюститель – это ведь кто-то вроде стража, верно?

– Вроде того, – рассеянно пробормотала она. Наконец ей удалось найти в занавесе шов и немного раздвинуть складки ткани. – Если суть в том, чтобы не давать нам уйти, почему бы не запереть клетку? Она для того и нужна. Какой смысл оставлять нам выбор?

– Потому что мы сомневаемся, и он это знает. Если мы решим выйти через эту дверь, они могут нас остановить, заковать и выставить снаружи караул. И тогда мы окажемся по-настоящему в заточении. Но пока дверь открыта, нам дозволена хотя бы иллюзия свободы. А от иллюзий спастись тяжело. Они думают, что мы предпочтем воображаемую свободу гарантированному заключению.

Она заглянула в щель в занавесе:

– Но если у нас нет другого выбора, кроме как остаться, то это уже тюрьма.

– Нет, пока мы не попытаемся уйти.

– И потому мы ходим кругами… – Она вытянула шею, чтобы получше разглядеть соседнюю комнату, потом замерла и нахмурилась. – Том, взгляни-ка.

Сенлин пересек комнату, ухватил занавеску, которую старпом для него придерживала, и посмотрел в соседнюю клетку. В ней обнаружилось так много стоек с винтовками, что они напоминали колосья пшеницы на поле.

– Ничего себе! Каким образом братству ходов удалось собрать такой арсенал?

– Это еще не все, – сказала Эдит.

У дальней стены стоял стеклянный шкаф. Внутри висело пять одинаковых рам для картин. Картины в рамах также были, по-видимому, идентичны. Каждая изображала девочку в белом купальном костюме, которая стояла в мерцающем водоеме. Они были копиями картины Огьера, которую Сенлин прятал в кармане сюртука.

– Как такое возможно? – взволнованно спросил он. – Подделки? Иначе никак. Но с чего вдруг кому-то собирать подделки? – С каждым новым вопросом его разочарование нарастало, и он чувствовал себя слегка дезориентированным, словно пол под ногами начал раскачиваться. – Почему эта странная картина все время всплывает? Тебе не кажется, что мы постоянно пытаемся выяснить – на самом элементарном уровне, – что с нами происходит? Почему нам приходится постоянно сражаться?

Он рывком повернулся спиной к занавесу, задыхаясь от душевных страданий. Руки тряслись. Он внезапно почувствовал себя очень плохо.

И увидел Марию, которая сидела на столе, держа на коленях его треуголку. Она была такой же, какой ее изобразил Огьер: обнаженной.

Жена улыбнулась ему, словно считая его панику представлением, словно он дурачился для нее.

– Ты же все время лезешь на рожон – отсюда и сражения, – проговорила она.

Сенлин рухнул на пол.

Волета не сомневалась, что у капитана неприятности. Возможно, он еще этого не понял, но они с «мистером Уинтерсом» связались с плохими типами. Кто знает, сколько тел эти ребята засунули под дерн? Она должна найти друзей и предупредить, а если их уже поймали – вытащить. Настала ее очередь прийти на помощь. И может быть, найти какой-нибудь ужин по пути: корку хлеба, хороший кусок сыра, возможно – несколько пухлых фиников… Впрочем, она бы и от репки не отказалась. Или яблока-дичка, если на то пошло. Или от чего угодно, кроме гречневой каши.

Надо перестать думать о еде. Как ей пересечь открытое пространство и проникнуть в Зоопарк, не попав в плен к балаболам?

Надо что-то придумать, и побыстрее.

Вдохновение никогда не приходило к Волете, пока она сидела сиднем. Адам ругал ее за привычку куда-нибудь уходить, но брат не понимал, что ноги подстегивают ее мысли. Бездействие делало ее глупой. С ее точки зрения, люди, которые могли сидеть в кресле, глядеть в книгу и воображать, что они где-то в другом месте, были волшебниками.

Итак, она решила немного подстегнуть мысли.

Не успев пробраться на цыпочках между тремя деревьями, она услышала кое-что интересное: звон молотка. Она последовала на звук и оказалась возле поляны, где стайка ходов стирала белье в мыльном водоеме. Одежда сохла на ржавеющих рогах стада механических оленей, которые окружали водоем, делая вид, что пьют ту самую жидкость, которая их разъедала. В воздухе стоял острый запах моющего средства. Кузнец, который привлек ее песней молота, сгорбился над наковальней. Казалось, он выбивает мозги из стоящего на коленях человека. Затем Волета поняла – нет, не мозги, а шпильку из железного ошейника на шее мужчины. Через минуту ошейник раскрылся с громким звоном. Освобожденный мужчина вскочил на ноги, с большим наслаждением потирая шею. Кузнец взял ошейник и надел на шею другому ходу, который принял кандалы без возражений. Кузнец положил хода шеей на наковальню и принялся молотком вбивать новый штырек.

У освобожденного хода была жалкая бороденка и жидкие волосы, прилипшие к голове. Его отвели к табурету, и там женщина остригла и обрила его, а потом ему выдали свежую робу. Скромное гостеприимство, но благодарности человека не было предела. Он целовал руки женщин, которые его одевали, и обнимал кузнеца, который едва замедлил свой труд. Сцена была слегка ирреальная, и происходила она под бдительным оком трех вооруженных ходов. Волета была очарована. Она понимала, почему ходы снимают кандалы, но не могла представить, зачем их снова надевать.

Пискля, выскочив из рукава, нырнула в густые и темные волосы девушки. Белке не нравился светящийся мох – или, может быть, пауки вынудили ее затаиться. Так или иначе, летяга старательно шныряла туда-сюда в ее локонах, мешая Волете думать. Девушка подняла руку, нащупала белку и обнаружила, что маленькая шея зверька застряла в петле из кудряшек. Летяга в панике заметалась.

Недолго думая, Волета вытащила из кармана перочинный ножик, открыла его большим пальцем и высвободила любимую питомицу. Пискля метнулась вверх по ее рукаву, и в пальцах Волеты остался клок волос. Она посмотрела на него. Волосы больше не казались ее собственными. Состриженные кудри выглядели почти гротескными. Она ощупала шевелюру и разыскала плешь. Странное ощущение. Но трогать это место было увлекательно, как и лунку на месте потерянного зуба.

Выход найден. Ей нужна маскировка, и у нее есть все необходимое.

Она задумчиво коснулась большим пальцем лезвия складного ножа. Оно казалось достаточно острым.

Ну в самом деле, что еще можно сделать?

Едва очнувшись, Сенлин начал извиняться.

Он извинился за то, что внезапно рухнул к ногам Эдит. Извинился за свою долговязую фигуру, которую ей пришлось тащить через всю комнату на кровать. Извинился за простуду, которую подхватил, когда они едва не утонули, и в последний раз извинился, когда Эдит сказала, что хватит уже извиняться.