и Тиллуа, много дальше и южнее Арраса. Был ли сам Рейно неправильно осведомлен или преувеличивал, зная, что известия о возможном контрнаступлении дадут повод для новой психологической встряски? Но повсюду — солдаты в войсках Северного фронта и горняки в рабочих поселках, врачи дивсанотряда — одни по эту сторону каналов, севернее Ла-Бассе, другие южнее Ланса, — потрясены тем, что они услышали. Аррас… всем, будь то семья Бокет или Жан-Блэз и аббат Бломе у походной рации 1-й легкой мотодивизии в Рэмском лесу… всем психологический ход Рейно нанес глубокую рану.

«В бедствии, постигшем родину…»

Голос звучит торжественно, сурово, прочувствованно. Все позабыли, кто это говорит, — и те, кто не любит Рейно, и те, кто верит в него, — для всех он сейчас человек, который знает, руководит, который в самом деле ведет войну.

«…мы с гордостью отмечаем, что двое ее сынов — Петэн и Вейган, заслуживших право почить на лаврах, в этот грозный час вновь отдают свои силы спасению Франции. Я хочу сказать сенату, что в вопросах ведения войны между маршалом Петэном, генералом Вейганом и мной существует полное единодушие…»

Мосты через Маас были взорваны, Аррас не взят, — так ли уж единодушны этот оратор и те двое военачальников? Несомненно, Рейно так думает… Однако еще неделю назад Петэн сказал Шотану: необходимо кончать войну, добиваться перемирия… А что, собственно, думает бывший командующий французскими войсками в зоне Суэцкого канала, Вейган, возвращаясь в этот самый час в Шербур на контрминоносце «Флора»? Имел ли Поль Рейно основания сказать сегодня днем сенату: «Всецело доверимся полководцу, взявшему на себя командование нашими войсками…» И когда сенат, как один человек, поднялся при заключительных словах премьера: «Если бы мне сказали, что только чудо может сейчас спасти Францию, я бы ответил: я верю в чудо, потому что я верю во Францию», — о чуде ли мечтал верховный главнокомандующий, возвращаясь после целого дня сюрпризов на миноносце, который точно лемехом разрезает волны?

Один из братьев, Константен, спросил Бокета чужим, словно охрипшим голосом: — Ты-то, Гаспар, веришь в чудо?

Гаспар, пожав плечами, сказал: — Если Аррас взят, так с чудом надо торопиться…

И тут же выключил радио: спать пора, сейчас не время голову ломать.

* * *

«Жаворонок…» «Жаворонок…»

Отовсюду по телефонным проводам разыскивают генерала Бийотта… В Бетюне ничего не знают… Может быть, он куда-нибудь заехал по дороге после свидания с генералом Гортом… Штаб группы армий должен, хотя бы частично, переместиться в Эстер.

— Говорит «Жаворонок»… Генерал Бийотт уже уехал? — Да, он уехал, всецело поглощенный приказами нового главнокомандующего. Известно, как рачительно генерал Бийотт выполняет приказы. И говорил с Вейганом он один, Бланшара при этом не было, надо осведомить Бланшара…

«Жаворонок»… «Жаворонок»… Что это сегодня ни у кого терпения нет? Генерал еще не вернулся, позвоните позже…

«Жаворонок»! Вызывают «Жаворонок»… «Жаворонок» у телефона. Говорите! «Жаворонок»! Что? Что? Полутонка в Локре… Где это Локр? В тринадцати километрах от Ипра, по дороге в Байель. Сообщили рабочие укрепленного сектора… Не разъединяйте! «Жаворонок»! «Жаворонок»!.. «Жаворонок» у телефона…. Я слушаю, вы не договорили…

«Жаворонок» никогда больше не увидит генерала Бийотта.

* * *

Партюрье катит в темноте. Его отрядили с двумя машинами — водители Рауль и Манак — и четырьмя санитарами: Морльером, Монсэ, Жокастом и Филлу. Несколько часов они плутали между Суше и Вими, кружили по холму возле канадского кладбища, снова спускались. Стрелки на дорожных столбах словно взбесились. И никто, — а еще французы! — не мог толком объяснить, куда ехать. Партюрье побывал у Сорбена, который остался неподалеку от штаба дивизии, на дороге между Дуэ и Аррасом, в поместье; овцы и коровы, согнанные во двор фермы, блеют и мычат, слышно, как они тычутся рогами в пустые колоды для корма и воды; вся скотина обезумела, коровы ревут от боли в набухшем вымени, и некому их подоить… Когда Партюрье явился к начальству, ему объяснили, что неприятельские парашютисты замазывают надписи на придорожных столбах, подменяют стрелки указателей. Кроме того, Сорбен, посылая Партюрье на передовой пункт, сознался, что сам ничего уже не понимает. Он слушал Рейно по радио: Амьен, Аррас. На самом деле Аррас… Во всяком случае, части нашей дивизии стоят в Анзене, наши драгуны находятся в предместье Сен-Никола, а англичане — в самом городе. Но вам лучше всего вернуться туда, откуда вы приехали… Попытайтесь выбраться на магистраль, которая подходит к Аррасу с северо-запада, через Невиль Сен-Вааст. Вдруг Рейно лучше осведомлен, чем мы! В штабе дивизии по-своему объясняют странное выступление премьера, говорят — это немецкий трюк. Радиофальшивка. Как так? Ну да, вначале действительно говорил Рейно, а затем немецкая радиостанция каким-то дьявольским фортелем ухитрилась с помощью усилителей перекрыть передачу и передать фальшивый текст…

Позвольте, голос же был бы тогда другой! Нет, теперь научились чисто механически воспроизводить тембр голоса, это очень просто… Технически это совершенно неправдоподобно… Наоборот, говорят, технически, если длина волны… словом, люди сведущие дают этому научное объяснение, я в этом профан! Но все равно, какие немцы ловкачи!

Партюрье с машинами и со своими санитарами вернулся в Вими. Отсюда в оба конца было видно зарево. На севере, в Лансе, среди ночного мрака полыхали красные полотнища пожаров, а со стороны Арраса — вспышки артиллерийского огня. По дороге торопливо двигались черные фигуры. Люди шагали через выбоины и воронки, избороздившие здесь шоссе.

Партюрье отдал приказ остановиться. Он решил посоветоваться с Манаком. Тот раз мы свернули вон туда и заблудились. Жан де Монсэ соскочил со второй машины. Мимо шли ночные путники. По-двое, по-трое, одиночки. — Откуда? — крикнул двоим из них Рауль. Это были шахтер с сыном, мальчик в семнадцать лет уже работал под землей. Они шли из Анзена близ Арраса; они были вне себя от бешенства. Их прогнали. Шахта закрылась. Им швырнули подачку — сто пятьдесят франков. Кто-то из инженеров сказал им адрес в Париже, где находится правление компании! И вот они идут с узлом на плече и ста пятьюдесятью франками в кармане. Идут по направлению к Лансу. На Париж не пропускают. Да ведь Ланс горит, разве вы не видите, — Ланс горит! А в Аррасе — англичане. Они устанавливают пулеметы в наших домах. В тех, которые еще целы. Всю жизнь там проработали, а теперь ступайте! Ну, конечно, шахты — это удобная штука, чтобы играть в солдатики. Ах, чтоб вас!

Сын успокаивает отца. Трудно понять, когда они говорят между собой на