местном наречии. И вдруг отец кричит военным в машине: — Мы пешком идем! Мы тут дома… тут мы мучились… Пусть я подохну, только я хочу знать, кому это нужно! Какому чорту это нужно!

Они прошли. И Партюрье подал знак трогаться. Как, опять взбираться на холм? Оставь, командир знает, что делает…

Знает, да не очень. К счастью, навстречу попались англичане. И показали верную дорогу: они — не то, что мы, у них есть карты. И они знали, куда можно ехать, а куда нельзя. Мон-Сент-Элуа надо исключить. Пока что можно еще держать курс на Марейль… хотя Frank Force собирается оставить Марейль.

Три часа утра. В Вими генерал Франклин, командующий Frank Force, только что объявил генералу Приу, что согласно приказу Горта он прекращает наступательные действия к югу от Скарпы. Как? К чему же тогда все, что было предпринято вчера и служило подготовкой к продвижению на Амьен, навстречу армии генерала Фрера… и что должна завтра предпринять на востоке другая легкая мотодивизия?.. Ничего иного генерал Франклин не может сообщить генералу Приу; ему дан приказ прекратить продвижение на юг, и он отводит свои войска в тыл. Единственная задача в данный момент — удержать Аррас.

После этого и генералу Приу остается только отказаться от мысли о наступлении… Как же быть? Связаться по телефону с Бетюном? «Жаворонок»… «Жаворонок»…

«Жаворонок» не знает, что ему ответить. «Жаворонок», куда не вернулся и никогда не вернется генерал Бийотт, умирающий в госпитале в Ипре. Заря занимается под раскатистый лай орудий. Англичане стягиваются к нашему правому флангу. Позади Арраса, в Экюри, в Ролэнкуре, происходит передвижение штабов. Офицер допрашивает восемьдесят немецких танкистов, взятых в плен накануне вечером, у Варэна. По обочинам дороги хоронят погибших во вчерашних боях, сожженных огнеметами. Страшная штука! Жан де Монсэ видел таких, которых еще надеялись спасти; они непрерывно кричали, а когда им делали перевязку, кожа на лице снималась вместе с мышцами! Таким лучше умереть. Да они и умирали…

Среди убитых есть и немцы. Надо как следует похоронить их. Поставить крест. Надписать имя, часть. Мы ведь оставляем эту территорию. Так вот, командир моторизованного драгунского полка хочет, чтобы неприятель видел, как мы, французы, хороним неприятельских солдат. И на поле, заслоненном сквозной завесой деревьев (снаряды разрываются позади, на шоссе, бух, бух!), команда Партюрье роет могилы, сносит трупы. Тяжелая ноша — мертвецы, они нисколько не помогают санитарам. Ужасно класть их прямо в землю, засыпать землей лицо, руки. Достаточно глубоко? — Я больше не могу, — сказал Алэн. Жан взял у него из рук заступ.

Партюрье посмотрел на Жана, — совсем еще мальчик, а какой крепкий. Мимо, свистя, пролетали снаряды, падали сзади, на шоссе, ломали деревья, вздымали огромное черное облако… Скорей кончайте! Не то немцам придется рыть могилки для вас! Да еще надо, чтобы их командир придерживался таких жe взглядов, как наш…

Премьер-министр Поль Рейно несколько забежал вперед: это происходило в среду утром, а английские войска окончательно оставили Аррас только в пятницу, но уже сейчас на западном фланге битва за горняцкий край началась.

V

Теперь по всем дорогам этого края, на который наступает неприятель, движутся люди, движутся в самых непостижимых направлениях, одни туда, другие оттуда. Снявшийся с места растревоженный муравейник натолкнулся на огонь, и вот он заметался, отхлынул назад, на пройденные уже пути, по которым отныне покатятся два противоположных потока; навстречу тем, в ком еще теплилась смутная надежда на море, двигаются теперь возвращающиеся обратно, опередившие их в бегстве люди, мужчины и женщины, измученные, павшие духом, озлобленные, и в них стремящиеся к морю видят уготованную им судьбу. Передвигающиеся войска словно порывы ветра бороздят людской поток. Танки устремляются к западным границам угольного бассейна, в те места, которым грозит непосредственная опасность. Танкисты в раскаленных тряских стальных клетках прокладывают себе дорогу сквозь заторы машин с беженцами; измотанные двенадцатидневными боями и непрестанными маршами, танкисты уже не в силах всматриваться красными от напряжения глазами в горизонт, они наглотались пороховых газов, все тело ломит от однообразного движения к смотровой щели и обратно, к прицелу; мысленно они подсчитывают убитых, пропавших без вести, погибших товарищей, разбитые машины, все эти сомюа, виснеры, гочкисы. С момента выступления 10 мая танков уцелело не больше одного из восьми… И, возвращаясь на боевые позиции, танкисты повсюду встречают английские войска, уходящие на север и на восток, в направлении, обратном их собственному движению…

Штабные офицеры, французские генералы, плохо осведомленные о последних решениях, принятых британским главным командованием, обеспокоены передвижениями союзников, противоречащими тем указаниям, которые получены позавчера и даже еще вчера. Генерал Бланшар, узнав в Эстере, куда переведен КП группы армий, какая участь постигла генерала Бийотта, с утра отправился к генералу Горту, находившемуся в Премеске, близ Армантьера. Там он узнал, что от наступления за Скарпу отказались и что дан приказ постепенно отходить к Лису. К Лису!.. Это значит, что решено оставить весь горняцкий край, оставить Лилль, отступить к Дюнкеркскому предмостному укреплению. С сегодняшнего утра это стало совершенно ясно. И все же французское командование, вопреки очевидности, не отменяет боевые приказы, отданные несколько дней тому назад, хотя бы приказ о наступлении 5-го корпуса генерала Альтмейера на линию Сансэ, к северу от Камбрэ; теперь это наступление совершенно бессмысленно, ибо оно не поддержано франко-британским наступлением, приостановленным несколько западнее этой линии. Там же, в Премеске, генерал Горт заявляет Бланшару, что его войска оставляют сектор между Шельдой и южной частью Лилльского района и что уже этой ночью французы должны сменить англичан к северу от Валансьенского выступа, который вместе с Рэмским лесом образует как бы бастион на юго-востоке всей атакуемой позиции… Все же Бланшар заколебался. Он задает себе вопрос, не следует ли пересмотреть весь план.

А муравьи на дорогах… муравьи в танках… муравьи за амбразурами на пограничных постах… муравьи конные и пешие… что знают они, эти муравьи, о происходящем, что знают они о партии, разыгрывающейся на огромной шахматной доске, куда сыплются бомбы, где бушуют пламя и смерть, о шахматной партии, от исхода которой зависит, судьба нации, ее будущее, ее свобода?

Полутонка с семьей Занта возвращается назад, и Селестина с тоской смотрит на мать, привязанную к креслу: старуха уже не понимает, что ей говорят, она стонет, просит попить… Дорогой они видели разоренные фермы, деревню, залитую вином, — там разгромили склад и разбили винные бочки; и повсюду та же картина — распахнутые настежь двери, вывороченные шкафы, груды