же не подлежащее стирке, какой бы то ни было, так что все: с них взятки были гладки. С них. Не с него. И все еще! Ведь и переодел-то по итогу в свою, вот же нонсенс! И для нее. И где останется же ей только во всем этом лишь допонять — почему именно и в чем же он так провинился перед ней, чем во сне испачкал и испортил, что решил и так ей отплатить, дополнить всю же эту картину своим сном, как и штрихом же к портрету, наложить одно же на другое и приложить его грелкой от Тузика, а затем и порвать же и за Север, и за Юг: как выскочат ж, как выпрыгнут, только и пойдут, что клочки же по закоулочкам! Намечался прямо-таки и знатный же разнос, но и он уже сейчас готовился к нему, как и к тому, как расскажет ей все, буквально же придя еще с теорией к ней или она к нему, и как на практике уже он увидит во всех красках ее эмоции и чувства, все же ее и ощущения, ранее же будучи без зрения практически, только лишь в каких-то моментах с и частично и опираясь же целиком лишь на них, соскучившись же прям, собственно, как по и ее же лицо, полноценно и прямо, во всех же оттенках смущенного красного от ничего не понимающего малинового, через уже понимающий, но еще же пока и не принимающий алый и до все понимающего и принимающего бордо, а после чего же еще и гневного черного, в тех же все самых перебежках от синей злобы и «Как ты мог?», через фиолетовую ярость и «А как могла я?» и до черного же гнева и «И как могли мы?!». Где и где-то же между сам же он и в это же самое время со всем же своим природным аристократизмом при чистой белой же коже и спокойной голубой крови будет представлять те же самые ее изменения, только уже и не с ее лицом, а и с точкой же пониже, той, что она прямо-таки и совсем же недавно прижималась к нему, упиралась и терлась, так и подначивала, прося же однозначного, а он же так вдруг возьми и двузначно, еще и популярно объясни, что бывает за подобного же рода сны хорошим девочкам от плохих же мальчиков и не столько же за них самих, сколько и за них, как не реакцию же первых на вторых и как, собственно же, однозначное молчание, тишину и игнор, бойкотирование же самое что ни на есть не только его самого и лично уже ею, но и своих-ее же внутренних позывов, без малого так ответно и взаимно отвечающих же его собственным порывам, так сказать, «Новый не Завет» и не святого же Егора в действии и сокращенном же варианте до полного смысла: «Подставь левую, если ударили по правой!».

****

— У нас не осталось еще муки… — нашлась тут же с настоящей грустью в голосе София.

— Не бери меня на слабо не будучи уверенной в этом и так же еще готовой прыгать и купаться в чане с ней! Так себе зрелище, конечно… — задумчиво и ей же в цвет отозвался Егор, — …если сравнивать то же самое и… с грязью. Или желе… Да и даже самим же шоколадом на крайняк! Но, может, и ничего… страш-но-го. О! С пирогом с орешками! — И в секунду же переключился, смеясь сам и подрывая же на смех саму девушку по ту сторону, больше и собой же после, нежели и всем же сказанным до. — Точно! С ним же — тащит все! И даже — больше… Название-то еще помнишь?

— Только попробуй… — жестко предупредила его брюнетка, начиная вновь не то чтобы и злиться, а уже и впадать в ярость от повтора одного и того же им неприятного ей.

— А! То есть… «С орешками» — мы согласны, получается, да? — Оборвал ее посыл сразу же блондин, хитро подметив и тут же будто и вновь же возвращая, как и возвращаясь же в старое, но и стремясь же при этом в новое. — «Скромно», принцесса… О-очень! Но и знаешь что?.. Тебе — можно! Во всех же смыслах.

— Может, мне тебя повесить?.. Ой, снова оговорочка по Фрейду, на-а-адо же! Ты только погляди — какой он частый гость у нас… К чему бы это? «Подвесить» же, конечно! — Прошипела девушка, уже и не различия, не отделяя иронию от сарказма, а и их уже — от правдивой и серьезной речи, прямо-таки и закипая же от гнева, даже уже и в красках представляя это-свое зрелище.

— Не стоит… — спокойно и будто бы вновь говоря с ребенком, как и непосредственный же взрослый, уважая же его точку зрения о правдивом существовании несуществующего, ответил ей парень и так же не принял на себя и свой же счет такой же ее жест и переход, лишь посмеиваясь про себя и еле сдерживаясь, чтобы не засмеяться вновь в голос от собственных же уже подтруниваний над ней, что и без ее же ответа, как и взаимной же отдачи шли будто между прочим, живя своей жизнью, а теперь же вот-вдруг и обрели новый смысл, как и заиграли же по-новому, иначе и все же на свету. — Моей картонной копии — вполне неплохо в уголке, на полу и меж стен… рядом с рамкой же с моим отпечатком на тумбе… около твоей кровати!

— И это у меня — еще «скромно», да? Куда уж нам… смердам и пешкам… и до вас-то королей! — Фыркнула София и почти же что уже и в голос недовольно скривилась. — А ничего, что это все «добро» находится все-таки больше и по большей же части именно в вашей квартире?

— Ну… тут главное, что «оно» — все-таки есть! — Подвел черту и подытожил же Егор, уже даже и не отказывая же себе ни в чем: смеясь через слово, а то и букву. — И не в моей комнате! А еще… что это — последнее, надеюсь, что войдет в мой-твой тотем и иконостас! Пожалуйста, София… Без парика же еще из волос и с моего же скальпа!

— Надейся… — наконец-то серьезно ответила ему брюнетка с ложным напутствием же в голосе, как и какой-либо поддержкой и с таким-никаким же еще и обещанием. — Надейся и верь! А еще же: «Ешь, молись…». Ну, и дальше по списку и… прейскуранту!

— София!..

И тут же уже