ты уже подарила тэшу наследника? Прости, если задаю нескромный вопрос, но я не так уж хорошо знаю ваши обычаи…

– У меня пока нет детей, но у моего супруга уже есть двое сыновей от его дар-ари и четверо от разных эр-мори, а дочерей он не считает вовсе. А я всего лишь дар-хамэ, самая младшая из его жен, он взял меня совсем недавно, и меня еще не осенила милость Создателя, – гордо ответила я. – Однако мой повелитель считает, что сыновей ему приносят странствия, а потому всегда берет жен и наложниц с собою и всякий раз привозит домой наследника. Счастливы мы! Другие женщины никогда не видели других берегов и не говорили с чужестранцами, а нам дарована такая милость!

Думаю, Рыжий смеялся бы в голос, услышав такие откровения. Леата – та пофыркивала под покрывалом, а Медда, к счастью, шонгори не знала, выучила пару фраз – и довольно.

Однако Аделин явно поверила мне, и на том спасибо…

– Твоя дочь очень хороша собой и резва, – сказала я, чтобы не молчать. – Когда она вырастет, всякий сочтет за честь посвататься к ней.

– Она еще совсем ребенок, – ответила Аделин, едва взглянув на дочь, причем без особой приязни. – Рано думать об этом.

– Отчего же? Отец пообещал меня в жены тэшу, когда я едва появилась на свет, а сестер моих супруг мой уже берет по мне, – сказала я, потому что знала о таком обычае. – А у вас, я слыхала, родители договариваются о свадьбах еще не рожденных детей. Вот странно! Вдруг вместо девочки родится мальчик?

– Да, но… Ах, только взгляни! – воскликнула вдруг она и привстала.

Я тоже повернулась.

Злобного Твэя ухитрились все-таки оседлать, и Рыжий перехватил повод у конюха, а потом вскочил в седло, по-моему, даже не коснувшись стремени. Твэй заплясал на месте, попробовал было встать на дыбы (а еще, я помнила, у него имелось мерзкое обыкновение опрокидываться на спину и кататься по земле), но всадник осадил его с такой силой, что конь присел на задние ноги и захрипел, задрав голову. Потом он попытался ударить задом, но и этого Рыжий ему не позволил, и, клянусь, злоба в лошадиных глазах сменилась удивлением: не часто, видно, встречались ему наездники, равные Саннежи! А я в очередной раз подумала о том, что для простого бродяги Рыжий слишком уж уверенно держится в седле…

Он пришпорил Твэя, дал описать круг по двору, убедился, что конь достаточно послушен, и раскланялся с публикой.

– Свирепый жеребец, – весело сказал он, – в самый раз по мне, о досточтимый тэшавар! Я бы купил его у тебя, если согласишься продать!

– Почему нет? Желающих сесть на него днем с огнем не сыскать, – ответил Рикардо. – Потомство у него славное и живучее, этого не отнять, но, видишь сам, конь этот невелик ростом и слишком зол. Не лучшие качества для охотничьей лошади. Школить его жеребят слишком долго, да и привыкают они лишь к одному хозяину, увы…

– О цене договоримся после охоты, – кивнул Рыжий, развернув Твэя. Тот косил темным глазом и ронял хлопья пены, будто прискакал издалека, но покорялся твердой руке всадника. – Вижу, все уже готовы!

Рикардо кивнул и поднял руку. Он, несмотря на свое увечье, прекрасно ездил верхом, я отмечала это еще в прежние годы. И силы у него, наверно, было хоть отбавляй. Врукопашную с ним не сладить, подумалось мне, а рука невольно дернулась в поисках отсутствующего топорища…

И почему мы тянем? Я хотела спросить об этом Рыжего, но ночью было как-то не до того… Понятно, что убить Рикардо на глазах у десятков придворных, телохранителей и слуг нельзя, хотя случайная стрела пришлась бы как нельзя кстати. На что же рассчитывал наш командир? Что хотел разузнать? «Нет, нужно допросить его с пристрастием!» – решила я.

Прозвучали охотничьи рожки, и кавалькада потянулась прочь из города.

– Уважаемая тэшди, – видимо, Аделин считала своим долгом поддерживать разговор, – снова прошу простить меня, если спрошу о недозволенном… Я полагала, шонгори все темноволосы, а у твоего досточтимого супруга волосы, я вижу, скорее каштановые. Как так вышло?

– Это сказывается доргорская кровь, – ответила я, припомнив, что говорила Леата об их рыжине. – Одна из прабабок моего мужа, да продлит Создатель его дни, была доргори.

– А разве ваши народы не враждуют испокон веков? – удивилась она, а я с досадой вспомнила об этом.

– Но кто сказал, что ту женщину взяли в жены добром? – выкрутилась я. – Пленниц хватает во все времена. Однако никто не смеет попрекать моего супруга цветом волос, потому что он силен и доблестен, как разящий ястреб!

Кажется, я сказала это очень вовремя: Рыжий громко свистнул, подняв руку, и Зоркий упал откуда-то из поднебесья, перепугав свиту.

– Ты не говорил, что у тебя есть ловчий ястреб, уважаемый тэшди, – негромко произнес Рикардо.

– Своевольная птица, – улыбнулся тот, осторожно погладив блестящее оперение. Зоркий пристально смотрел на короля, и мне показалось, будто тот поежился. – Никому не дается в руки, только мне. Охотник принес мне его птенцом, и ястреб считает меня своим родителем, а всех остальных – добычей.

– Надо же, – обронила Аделин. – У моего жениха тоже был ястреб, и презлющий.

– У нас считается, что такие птицы покоряются лишь достойным охотникам и смелым воинам, – сказала я. – Приучить к себе взрослую птицу не так-то просто, а вырастить птенца – и того не легче. Мой благородный супруг справился, как видишь, о тэшди.

– Мой жених добыл птенца сам, он так говорил, – вздохнула она.

– Должно быть, это был человек редкой доблести, – впечатленно покачала я головой и постаралась сменить тему: – Скажи, досточтимая тэшди, ты упоминала о сестре, но где же она? Уже вышла замуж и живет в других краях?

– Нет… – Аделин отвернулась. – Ее больше нет с нами.

– Какая утрата! – Я склонила голову и вскинула над нею сцепленные в замок руки. – Прости, если потревожила твое горе, о тэшди!

– Не нужно извинений, – сказала она. – Она… она предпочла посвятить себя служению Создателю. Не так давно в обители случился пожар, и… несколько женщин погибли в огне. Среди них была и моя сестра.

«Вот, значит, что тебе наплели, – подумала я. – Или это версия для чужаков, а ты прекрасно знаешь, как все было на самом деле?»

Мы ехали и ехали, и это походило вовсе не на праздничный выезд, а больше на похоронную процессию, так медленно тянулись запряженные сонными лошадьми кареты, еле-еле двигались всадники, и даже не кормленные с вечера охотничьи собаки плелись кое-как, и не жара и духота были тому причиной.