пассажиров, родилась Любовь. Но сквозь жизнь артиллериста должна была промчаться Лу. Пассажирский поезд послушно пропустил грохотавший колесами скорый. Мадлен вернулась в Оран, в Алжир. Как только закончился роман с Лу, поэт написал своей новой возлюбленной. Он нанизывал нежные слова при свете керосиновой лампы. В окопе. Мадлен сразу же ответила. Страстно. Она читала сборник «Алкоголи» и оросила слезами «Одиннадцать тысяч палок…». Теперь она посылает ему любовные открытки. Насколько они отличаются от того, что пишет ему мать, мадам Костровицкая! Мама пишет: «Будь осторожен, когда едешь по лесу». Мадлен пишет: «Дорогой, я люблю тебя от мизинца на ноге до бровей». Мама добавляет: «Самыми опасными будут снаряды, разлетающиеся по лесу, они могут повалить на кого-нибудь дерево». Мадлен добавляет: «Я вырву с лобка несколько волосков и вложу их в сгиб письма, дорогой».

Нет! Только не это. Он отвечает ей: «Почему бы тебе не протереть ответным письмом свою вагину после чтения „Алкоголи“? Мне хватит даже запаха». Приходит следующее письмо от пламенной жительницы Орана. Конверт пахнет модными духами. Артиллерист со страхом открывает конверт. Испытывает облегчение. Бумага пахнет вагиной Мадлен. Но она не отказывается от своего намерения. Сегодня запах, завтра волосы. «Нет, ради бога, нет, — повторяет он, — пусть в следующем письме будет капля менструальной крови». Он получает каплю. Сходит с ума от любви. Но угроза выполнена, письмо с лобковыми волосами отправлено. В конце концов этот день наступает. В письме лобковые волосы Мадлен сложились в зловещий крест. Аполлинер отбрасывает письмо. Еще одна муза молодого артиллериста переселяется в забвение…

Умел ли поэт любить по-настоящему? Кто знает. Все-таки тот, кто действительно умеет любить, не забывает своих возлюбленных с такой легкостью. У одного кота было девять жизней, и он передвигался между британскими, французскими и немецкими позициями под Шиви так, как будто еще не израсходовал ни одной. У французов кота звали Нестор, у англичан — Эликет, а у немцев — Феликс. Кормили его солдаты Глостерширского полка, которых не так давно провожала на фронт Лилиан Смит, солдаты 91-й дивизии немецкого ландвера и 21-й французской дивизии. В каждом окопе у кота было несколько кошек, родивших от него десятки котят. И его, и кошек, и котят все любили, потому что они помогали людям в окопах худо-бедно избавляться от крыс и мышей, так что жизнь двухцветного солдатского кота проходила в ритме тихого и радостного мурлыканья — самой лучшей военной дипломатии.

ОТЕЦ ВСЕХ ГОТИЧЕСКИХ ДОКТОРОВ

— Господин доктор…

— У телефона была моя жена…

— Господин доктор, прошу вас, это важное дело…

Мужчину, вошедшего в большой кабинет, где уже находилось трое генералов, звали Фриц Габер, доктор Фриц Габер. Он вошел озираясь, словно стараясь ступать по невидимым следам кого-то, кто уже прошел длинный путь от высоких дверей до массивного стола, стоявшего прямо перед окном. При взгляде на нескладного, сгорбленного Фрица Габера все первым делом замечали его крупную лысую голову с хорошо обрисованным черепом, наверняка бы заинтересовавшим лоботомистов. На коротком курносом носу он носил пенсне в тонкой оправе с пружинкой. Из-под стеклышек выглядывали два выпуклых слезящихся глаза, прячущих свое обычное жесткое выражение.

Фриц Габер, основатель Института физической химии и электрохимии имени кайзера Вильгельма, некогда придерживался иудейского вероисповедания, но это не имеет значения для нашего повествования, хотя о его переходе в христианство можно было бы написать отдельную повесть. Его родным городом был польский Вроцлав, который немцы называли Бреслау. Он появился на свет в состоятельной еврейской семье — его отец был известным торговцем дорогими тканями. Рано остался без матери, но все это было бы несущественным для повествования, не родись Фриц с предназначением стать химиком. Еще мальчишкой он создал у себя в доме небольшую лабораторию. Потом он был первым во время учебы в Гейдельберге, лучшим студентом в Берлинском университете, самым молодым преподавателем в университете Карлсруэ — и все для того, чтобы перебраться в Берлин и основать в столице Институт химии и электрохимии имени кайзера Вильгельма.

Однако всего этого вряд ли бы удалось достичь, не будь рядом с нескладным Фрицем преданной жены. Свой самый лучший выбор в жизни Фриц сделал, женившись на Кларе Иммервар, — сама химик по образованию, эта женщина пожертвовала всем для своего мужа и была страстной поклонницей его таланта. С самого вступления в брак в 1901 году они провели вместе прекрасные годы. Сын Герман появился на свет уже в 1902 году. Он был хорошим ребенком, молчаливым, с детства привыкшим к резким запахам химической лаборатории, и поэтому Клара могла постоянно помогать Фрицу. Кто стоял за доктором Габером, когда он открыл реакцию Габера-Вейса? Кто переводил его работы с немецкого на английский? Кто был самым счастливым человеком, когда Фрицу Габеру и Карлу Бошу удалось синтезировать аммиак? Кто сопровождал его на переговорах в цехах BASF, где был изготовлен первый большой механизм высокого давления Габера? Само собой разумеется, Клара Иммервар, верная Клара, которая не раз говорила, что жена-химик испытывает величайшее счастье, когда поддерживает мужа-химика…

— Господин доктор…

Мужчина, вошедший в большой кабинет с находившимися в нем тремя генералами, был Фрицем Габером. Он шел по скрипучему паркету осторожными шагами. Его угловатое тело с большой головой раскачивалось то влево, то вправо, а взгляд, минуя генералов, был устремлен на берлинские деревья за окнами. Было начало апреля после страшной зимы 1915 года, и даже деревья Северо-Германской равнины гордились своими почками и первыми листиками, как будто бы весна может стереть все зимние раны.

— Это была моя жена. У нее была истерика, она сама не знала, что говорит…

— Господин доктор, поймите нас, это дело представляет важнейший интерес для хода наших военных действий, мы не можем ждать, когда ваша жена поправится…

Но шла Великая война, и Фриц очень скоро показал свое лицо заклятого националиста. Он считал, что химик должен быть солдатом и служить своей нации. То, что он может убить одновременно сотни врагов вместо нескольких, он считал привилегией образованного солдата. Но его жена, умолявшая его отказаться, думала иначе. Все ее мольбы были напрасны. В тот момент, когда летом 1914 года он показал Кларе на листе белой бумаги короткую формулу, Фриц потерял свою верную жену, преданно служившую ему тринадцать лет. Это было прощальным письмом, написанным не словами, а, как положено химикам, в виде формулы. Для того чтобы прочитать и понять ее, Кларе понадобилось столько же времени, сколько другим прочесть обычное «auf Wiedersehen»[21]. На листе бумаги была написана простая формула: C x t =