с дочкой спит Кристина.

Вой не вой над гробом сына:

от осколков поутру

он закрыл спиной сестру,

наклонившись над коляской.

Спи, мой мальчик, смежив глазки.

Мы под Зуевкой на пляже

на песок горячий ляжем.

Под крылом мелькнувшей «сушки»

спят убитые игрушки.

Сын крестьянский, внук шахтёрский,

в обожжённом Углегорске

спи с оторванной рукой.

Со святыми упокой.

В школе «Град» повыбил стёкла,

и тетрадь в крови намокла.

Жерла гаубиц глядят

в детский парк и детский сад.

Шесть часов из-под завала

люди Глеба доставали.

Ваня тихо скажет папе

напоследок: мне поспать бы…

Засыпай в бинтах и вате

на столе, а не в кровати.

Спи-усни, не плачь, не плачь,

даже если плачет врач.

Вечный сон на лицах детских:

спят в Луганске, спят в Донецке.

И над плитами аллеи

ветви крыльями белеют:

сон как средство обороны

против боли, против стона.

Снег ложится, баю-бай.

Спи, мой ангел.

Не вставай.

Корни

Нет, неправда, что эти стволы не имеют корней.

Как бы их ни косили морские сраженья и войны,

в Севастополе на Корабельной моей стороне

спят поныне луганские пушки системы Гаскойна.

Сколько ядер отлито для флота, для русской земли,

сколько залпов победных давали в боях каронады…

С моряками орудия эти на берег сошли

и держали Малахов курган до последних отрядов.

Их отсюда тащили враги после Крымской войны

как трофей: до колоний, до самых канад и австралий.

И спасая, тогда корабелы родной стороны

вместо кнехтов стволы у разбитых причалов вкопали.

А потом на вершину обратно внесли на руках,

чтобы дети гордиться могли, чтобы были достойны

не медалей, не званий – стволов о двуглавых орлах

и корней Новороссии: пушек системы Гаскойна.

Матч

Играют немцы с киевским «Динамо».

А те, отбив от собственных ворот,

не сдавшись, снова лупят в сетку прямо,

как будто перед ними – вражий дзот.

Давай, хавбек, шустрей ногами двигай,

защитники, не прозевайте мяч!

Ваш Киев разгромила Бундеслига,

чтоб отыграть товарищеский матч.

Финал известен: футболистов сразу

со стадиона – в лагерь и в расход.

А фильм об этом запретят к показу,

когда придёт четырнадцатый год,

когда в Донбасс, на лица маски сдвинув,

как в раздевалку к игрокам – эсэс,

футбольные фанаты Украины

пойдут громить.

И «Град» падёт с небес.

Когда и мирный, и военнопленный

во рву – как будто снова Бабий Яр,

и весь Донбасс становится ареной,

а в секторах – прилёты и пожар,

когда его зелёные газоны

уже политы кровью в три ручья,

а линия разграниченья – зона,

где с боем вырывается ничья.

О мир, ты очумел на фоне спорта.

Отгородился баннером – и рад,

и вся игра идёт в одни ворота,

и убивают в дни олимпиад.

Пока нас развлекают мундиалем,

свистит снаряд вувузелой – не зря ж

фашисты, что когда-то проиграли,

на Украине празднуют реванш.

Музон фан-зон под пиво и сосиски…

Нам запрещает – здесь, в своей стране —

FIFA услышать голос вокалистки

с формулировкой: пела на войне,

где минами – по стадионам детским,

где смерть вопит из каждых новостей,

где отражал аэропорт Донецкий

атаки обезумевших гостей,

где, проклиная минское «динамо»,

расстрелянных хоронят пятый год.

На поле – бой. И вновь на нём упрямо

защитникам Чичерина поёт.

Лаки

Греческой деревни Лаки

нет на карте Крыма.

Мёртвых некому оплакать:

столб огня и дыма

подымался надо всеми

запертыми в храме.

Как бы ни летело время,

жжётся это пламя.

На земле седой и древней

только сердце стынет

над сгоревшими в деревне —

за год до Хатыни.

Это пламя станет злее.

И в его завесу

черноты добавит, тлея,

пепел из Одессы.

Жизнь за жизнью отнимая,

превращая в уголь,

запалят в цветущем мае

мирный Мариуполь.

Факел кто поднял и тычет

устрашенья ради?

Нет и не было различий:

сжёг людей – каратель.

Чернороты.

Черносерды.

Пляшка с керосином.

Те же фото.

Те же беды.

Тот же нрав крысиный.

Та же тьма, и всё чернее

ненависть и злоба,

потому что не имеют

ничего иного.

Знак дадут – они натянут

маски без лица.

И

генетическая память

как у полицая.

И от рук, и от одежды

так же тянет гарью,

и огонь, и ужас прежний.

Лишь война – другая.

Суворов

Не гнулся, словно был из камня высечен.

Резонов к отступлению найти

поныне не смогу не то что тысячу —

по пальцам не сочту и до пяти.

Когда б не сила русского оружия,

кто дал бы вам от басурман вздохнуть?

Не гетман, не предатели-хорунжие,

тем более не ляхи и не жмудь.

Вас турки продавали б полонёнными

и по сей час, когда бы не Москва.

Кто скачет с жёлто-синими знамёнами,

неужли швед? Я и его бивал!

Беспамятен народ, земля которого

добыта мной. Но совесть не в чести.

Вам впору бы молиться на Суворова.

Что памятник? Позора – не