японского наступления, как и в случае с боем 28 мая, была абсолютно неадекватная военная разведка. Снова силы противника были серьезно недооценены. Кроме того, на поле боя стал очевиден очень тревожный для японцев факт: их разведка недооценила не только количество войск противника, но и качество его оружия. Советские войска оказались не только более многочисленными, но и технически гораздо более сильными, чем ожидали японцы. Наступавшие японские войска имели некоторое численное превосходство в пехоте и в начале боя достигли тактической внезапности, но Красная Армия сражалась упорно, и огневая мощь советских танков и артиллерии оказалась решающей.

Из-за нехватки сырья и мощностей промышленности Япония не могла сравниться с великими индустриальными державами в количестве производимого оружия. Поэтому японские генералы традиционно считали необходимым в доктрине и боевой подготовке делать упор на важность духовного превосходства японского солдата. Вследствие этого они привыкли недооценивать важность материальных факторов, в том числе огневой мощи. Это было особенно характерно для армии, которая перенесла тактику массовых штыковых атак из прошлого века во Вторую Мировую Войну. Эта доктрина с упором на "духовное превосходство" была следствием слабости в материальном плане, так как признать превосходство материальных факторов над человеческими означало заранее смириться с поражением японского оружия. Кроме того, великие победы Японии в Японо-китайской и Русско-японской войнах, в Маньчжурском инциденте и наконец во второй Японо-китайской войне (не говоря уже о легендарной победе над монголами в XIII веке) - победы, одержанные над гораздо более многочисленным противником - выглядели явным доказательством непреходящего превосходства японского боевого духа. Только в такой доктрине Японская Императорская Армия могла найти внутреннюю силу и уверенность, необходимые для противостояния могущественным врагам. Особенно это было верно в противостоянии с советской Россией, огромные территории, численность населения и материальные ресурсы которой для иных противников могли выглядеть устрашающе. Но что относительно боевого духа? Японские военные презирали большевизм, считая его низменной и бесчеловечной материалистической философией, в которой полностью отсутствует духовная сила. Вследствие этого они считали, что Красная Армия обладает очень низким боевым духом, и, соответственно, низкой боевой эффективностью. Сталинские репрессии только укрепили это убеждение.

Но недавний горький опыт Номонхана опровергал все это. Как среди простых солдат, так и среди офицеров и 23-й дивизии, и в штабе Квантунской Армии, начали возникать страшные вопросы: советская техника и огневая мощь оказались сильнее японского боевого духа? А если нет, неужели враг обладает боевым духом, сравнимым с японским?

Для некоторых в Квантунской Армии это были чудовищные, почти в буквальном смысле немыслимые идеи. Для других такие мысли вели к выводам, о которых было просто слишком мучительно думать. Легче было счесть результаты боев в мае и июле следствием неопытности 23-й дивизии. После войны в интервью, которое он дал в 1955 году, полковник Суми с горечью вспоминал: "В штабе Квантунской Армии говорили, что поражение произошло не из-за того, что их план был плох, а из-за неудовлетворительных действий командиров частей. Они решили наказать нас, но без формальных процедур". Суми хранил конфиденциальное письмо, полученное им 10 июля 1939 от генерала Сонобэ Ваитиро, уважаемого командира элитной 7-й дивизии Квантунской Армии. В августе 1939 Сонобэ был повышен в звании и назначен командующим Экспедиционной Армии в Китае. В письме Сонобэ содержалось много критики в адрес штаба Квантунской Армии относительно неадекватной разведки и неудовлетворительного планирования июльского наступления. Суми хранил это письмо в секрете 34 года, и его публикация в 1973 в ведущей газете Японии "Асахи Синбун" вызвала большой резонанс.

Как бы то ни было, у офицеров штаба Квантунской Армии сложилось твердое убеждение, что эту ситуацию абсолютно необходимо как-то исправлять.

Оценка недавних событий в штабе 1-й армейской группы Жукова была не столь болезненной, но и там не обошлось без критики и мрачных предчувствий относительно будущего. Тот факт, что противник смог незаметно переправить через Халху почти 10 000 солдат в то время, как советское командование должно было проявлять повышенную бдительность после налета японской авиации 27 июня, мог означать недостаток бдительности или откровенно преступную халатность либо со стороны самого Жукова, либо его подчиненных. Кроме того, Жуков не сумел в полной мере использовать опасное положение, в котором оказался Комацубара 4-5 июля.

Но все же советский командующий реагировал решительно и хладнокровно в первые и самые критические часы японского наступления. Хотя противник застал врасплох советские войска и имел численное превосходство в пехоте, Жуков сразу понял, что (как он сам выразился) "нашей козырной картой были танковые и мотоброневые бригады, и мы решили использовать их немедленно". Жуков быстро разыграл свои козыри, и это оказалось решающим фактором. Некоторые критиковали нескооординированные и поспешные контратаки сразу с марша без поддержки пехоты, в которые была брошена советская бронетехника против наступающих полков Комацубары утром 3 июля, но японские войска находились в лишь в нескольких часах марша до слияния рек и советского моста. Сходу бросая свои танки и бронемашины в бой, командир 11-й танковой бригады М. Яковлев и командир 7-й мотоброневой бригады А. Лесовой понесли тяжелые потери. Но они остановили наступление Комацубары и заставили его войска перейти к обороне, после чего он так и не смог возобновить наступление. Жуков не боялся пойти на большие жертвы, чтобы выполнить поставленные задачи. После войны он говорил генералу Дуайту Эйзенхауэру: "Если мы обнаруживаем минное поле, наша пехота наступает так, как будто его нет". Жуков признал потерю 120 танков и бронеавтомобилей в тот день - высокая, но необходимая цена за то, чтобы предовратить поражение.

Позже в своих мемуарах Жуков оправдывал свою тактику у Номонхана, заявляя, что он знал, что его бронетехника понесет очень большие потери, но это был единственный способ не позволить японцам захватить советский мост у слияния двух рек. Если бы солдаты Комацубары наступали на юг беспрепятственно еще два-три часа, они могли выйти к советскому мосту и соединиться с отрядом Ясуоки, расколов войска Жукова и поставив их в очень опасное положение. Своим своевременными контратаками и самопожертвованием экипажи танков и бронеавтомобилей бригад Яковлева и Лесового предотвратили критическую ситуацию. Также в этом бою хорошо проявил себя батальон бронеавтомобилей монгольской 8-й кавалерийской дивизии.

Жуков и его танкисты выучили важные уроки за эти два дня тяжелых боев. Один важный урок состоял в успешном использовании крупных танковых соединений без поддержки пехоты для контрударов. Это противоречило ортодоксальной военной тактике того времени, которая рассматривала танки прежде всего как средство поддержки пехоты и требовала интеграции танков в пехотные дивизии, а не применения их крупными отдельными соединениями. Германская армия продемонстрировала устрашающую эффективность