следующий день возобновился с новой яростью. Японцы надеялись, что на второй день артиллерийского боя у противника начнут истощаться боеприпасы. Но этого не случилось. Жуков использовал темное время суток для подвоза огромного количества боеприпасов и подтянул новые артиллерийские части из тыла. В этот день интенсивность и точность советского огня далеко превзошли японские. Японские артиллеристы были ошеломлены. Многострадальная пехота Комацубары была вынуждена выдержать самый ужасный обстрел из всех, которые им приходилось терпеть. К третьему дню артиллерийского боя стало ясно, что советская сторона побеждает. Запасы советских снарядов казались бесконечными, а точность огня значительно улучшилась, особенно при контрбатарейной борьбе.

В ближнем бою пехоты, особенно в штыковом, очень много значит боевой дух. Но в артиллерийском бою прежде всего важно количество и качество орудий и снарядов. Японское артиллерийское наступление с самого начала не имело шансов на успех. Во-первых, у японцев просто не было достаточно боеприпасов. Им не приходилось раньше проводить такие операции, и они просто не представляли, сколько снарядов потребует такой артиллерийский бой. Квантунская Армия передала для этой операции 70 процентов всего своего запаса снарядов, и 2/3 их было израсходовано в первые два дня. Огонь японской артиллерии слабел, а советский усиливался. У Жукова было больше снарядов и больше пушек, и его пушки были лучше. Японские артиллеристы не были обучены вести огонь на дальность больше 6000 ярдов (гаубицы - не больше 5000 ярдов). Им никогда не приходилось стрелять боевыми снарядами на максимальную дальность. Но позиции советской артиллерии были расположены в несколько линий в глубине советской обороны, и ближайшие к фронту на расстоянии 8000 - 10 000 ярдов. Еще дальше от фронта стояли тяжелые орудия, особенно 152-мм, которые японская артиллерия не могла даже пытаться подавить, но они могли обстреливать японские позиции на расстоянии 14 000 - 15 000 ярдов. Командир японского артиллерийского полка сказал, что советские 152-мм орудия обстреливали его позиции с расстояния 18 000 ярдов. Максимальная дальность стрельбы советских тяжелых орудий составляла 20 800 ярдов. Кроме того, советские артиллерийские командиры, многие из которых прибыли в район Номонхана еще в мае, успели хорошо изучить восточный берег Халхи. Они не только использовали лучшую технику для наблюдения и корректировки, но успели пристрелять потенциальные цели. Некоторые японские офицеры говорили, что весь район казался им огромным советским артиллерийским полигоном.

На третий день несколько офицеров 23-й дивизии нерешительно попросили Комацубару приостановить артиллерийское наступление, потому что ответный огонь противника "полностью уничтожает" позиции пехотинцев, которым не повезло оказаться близко к японским орудиям. К такому же выводу пришли в штабе Квантунской Армии - там наконец поняли, что им не сравниться с Красной Армией в плане материальной части. В обстановке "всеобщей подавленности" штаб Квантунской Армии приказал прекратить артиллерийское наступление, оказавшееся еще одной унизительной неудачей.

Оценивая результаты июльских боев, японский Генеральный Штаб и военное министерство в Токио осознали тщетность попыток добиться военной победы у Номонхана и стали склоняться к дипломатическому решению, даже если придется пойти на уступки Советскому Союзу и Монголии. Однако Квантунская Армия была решительно против таких переговоров, опасаясь, что они могут привести к повторению "Чжангуфэнского позора" и будут расценены противником как признак слабости. Для многих в Квантунской Армии Номонхан стал вопросом чести и гордости. По словам Цудзи, Квантунская Армия "настаивала, что вторая фаза конфликта завершилась вничью, так как противник понес большие потери, и поэтому не намеревалась уступать ни фута спорной территории".

Расхождения во взглядах и политике между Генштабом и Квантунской Армией были явно заметны, как и неспособность центральных военных властей из Токио навязать свою волю действующей армии в Маньчжурии. В военных кругах много говорили о том, как глубоко укоренилось гекокудзё в Квантунской Армии и в отношениях между армией и Генштабом. Чтобы убедиться, что Квантунская Армия подчинится новым приказам, Генштаб приказал генералу Исогаи прибыть в Токио для получения подробных инструкций относительно дальнейших действий по Номонханскому инциденту. Впрочем, офицеры штаба Квантунской Армии были отнюдь не рады историям об их недисциплинированности. Некоторые из них оказались настолько чувствительны на этот счет, что генерал Исогаи намеренно полетел в Токио без своих штабных офицеров, чтобы показать, что он не зависит от их влияния.

20 июля генерал Исогаи прибыл в Генштаб, где предстояло разыграться эмоциональной сцене. В присутствии группы старших офицеров Генштаба ему в недвусмысленных терминах было сказано, что центральные власти намерены решить Номонханский инцидент "в одностороннем порядке" не позже, чем к зиме. После этого ему вручили официальный документ Генштаба под названием "Необходимые условия для решения Номонханского инцидента". Эти "необходимые условия" пошли дальше запрещения авианалетов по вражеской территории. Они представляли собой поэтапную программу, согласно которой Квантунская Армия должна была занять оборонительные позиции к востоку от Халхи, в то время как правительство попытается решить конфликт путем переговоров. В случае если переговоры окажутся безуспешными, Квантунская Армия будет отведена с территории, на которую претендует Советский Союз.

Генерал Исогаи был, вероятно, самым сдержанным и осторожным из "клики" офицеров штаба Квантунской Армии, негласным лидером в которой был Цудзи. Но в тот день Исогаи в одиночку "нес знамя Квантунской Армии", и он стал энергично возражать против решения Генштаба, утверждая, что для советской стороны "логистически и политически невозможно больше наращивать свои военные усилия у Номонхана, и поэтому "локализация конфликта" наилучшим образом будет достигнута, если Япония займет твердую и решительную позицию". Кроме того, Исогаи заявил, что с точки зрения чести и достоинства Квантунской Армии, он не может одобрить отступление с восточного берега Халхи, в борьбе за который была пролита кровь тысяч его солдат. Исогаи резко спросил, не намерен ли Генштаб фактически капитулировать и принять условия противника относительно пограничных территорий. Воздух наполнило напряжение, когда генерал Хасимото Гун, начальник оперативного управления Генштаба, ответил утвердительно. Между двумя генералами начался ожесточенный спор, пока генерал Накадзима, заместитель начальника Генштаба, не прервал его, заявив, что определение международных границ не может решаться одной армией. Исогаи пообещал довести мнение Генштаба до сведения генерала Уэды, командующего Квантунской Армии, и представить ему документ Генштаба для внимательного изучения, и на этом встреча была окончена.

Технически говоря, этот документ Генштаба не был прямым приказом. Но в большинстве японских армейских штабов такие документы интерпретировали как приказы. Квантунская Армия, однако, всегда предпочитала интерпретировать такие документы как предложения, и прислушиваться к ними или нет - оставляла на свое усмотрение. Генштаб направил свои инструкции в форме "Необходимых условий" в надежде успокоить уязвленную гордость Квантунской Армии. Инструкции, которые получил генерал Исогаи, были предназначены для того, чтобы